Возникновение и развитие научного факта

Леви-Брюль полагает, что в научном мышлении существуют понятия, которые выражают «исключительно объективные свойства и отношения существ и явлений»[106]. Но вряд ли он сам смог бы точно определить, что следует понимать под «объективными свойствами» или «восприятиями в собственном смысле слова». Более того, привлечение внимания объективными свойствами ipso facto[107] психологически невозможно. Восприятие научно признанных свойств (допустим, что Леви-Брюль считает их «объективными») — это то, чему вначале нужно научиться. Это не может произойти ipso facto, на самом деле способность воспринимать так, как рекомендует наука, приобретается нами в процессе обучения. Первым проявлением этой способности является открытие, которое совершается сложным социально обусловленным образом, подобно тому, как возникают другие коллективные представления.

Далее Леви-Брюль утверждает, что «одновременно с тем, как мышление обществ низшего типа становится более проницаемым, более податливым в отношении опыта, оно становится также более чувствительным к противоречию»[108]. «Когда, однако, в каком-нибудь обществе мышление эволюционирует вместе с институтами <…>, начинают восприниматься иные отношения между существами и предметами, представления начинают принимать характер общих и отвлеченных понятий, а одновременно с этим уточняется как ощущение того, так и представление о том, что является физически возможным или невозможным. Значит, с физической нелепостью дело обстоит так же, как и с логической. Одни и те же причины делают пралогическое мышление нечувствительным к одной и к другой»[109].

Вообще следует возразить, что никто не обладает ощущением или знанием о том, что физически возможно, а что невозможно. То, что мы ощущаем как невозможность, есть лишь несоответствие с принятым стилем мышления. Еще не так давно трансмутация элементов и множество других явлений современной физики, не говоря уже о волновой теории материи, считались совершенно невозможными. «Опыт как таковой», к которому можно иметь или не иметь доступ, это химера. Каждый человек переживает по-своему. Сегодняшние переживания связываются с прошедшими и таким образом изменяют условия будущих. Итак, каждое существо создает свой «опыт» в том смысле, что за свою жизнь изменяет способ своего реагирования. Специальный научный опыт вытекает из особых условий, создаваемых историей идей и обществом. В этот опыт вовлекаются традиционные образцы «интеллектуального тренинга», без которых он недостижим.

Ерусалем также верит в возможность «чисто теоретического мышления» и «чисто объективной констатации фактов». «Эту способность человек обретает медленно и постепенно в зависимости от того, в какой мере он сам может преодолеть состояние полной социальной зависимости и подняться до уровня независимой и самоопределяющейся личности»[110].

«Лишь окрепший индивид приобретает способность чисто объективного наблюдения фактов и тем самым обучается теоретическому мышлению, свободному от эмоций»[111]. Ерусалем называет это «связью между фактом и индивидом». Однако как это можно согласовать с высказыванием о значении социальной консолидации в науке?

Суждение является истинным в объективном смысле только тогда, когда оно может рассматриваться исключительно как функция процесса суждения. Это новый, чисто объективный критерий истины, которую до сих пор чаще всего пытались определить поверхностными и бесполезными формулировками типа «соответствия суждений фактам», должен считаться следствием индивидуалистической тенденции развития»[112].

На это можно ответить следующим образом: мышление, свободное от эмоций, может означать только мышление, независимое от сиюминутного личностного настроения, или от усредненного настроения коллектива. Понятие мышления, вообще лишенного эмоций, совершенно бессмысленно. Свобода от эмоций как таковая либо чистая рациональность как таковая просто не существуют. И как можно было бы установить такие состояния?