Поставив в зависимость от стиля мышления все содержание и способы оценки научного знания, Флек волей-неволей должен был прийти к мысли, что изменения стиля влекут за собой и изменение мира, реальности (впоследствии ту же мысль выразит Т. Кун, сказав, что «после революции ученые работают в другом мире»), В процессе познания стиль мышления играет активную роль. Реальность же — это источник «пассивных» элементов познания, тех тяжелых частиц, которые «оседают» в потоке изменения знаний. Оседают не навечно — более мощные последующие течения рано или поздно уносят и эти частицы, но в каждый данный момент ученый-старатель может увидеть в своем лотке эти блестящие крупицы, принимая их за чистое золото.
Но и эти частицы — смесь того, что «от реальности» и от стиля мышления. Поток познания постепенно и непрерывно размывает эту смесь, изменяет ее так, что ни одна частица не может считаться абсолютно устойчивой. «В потоке событий и процессов, множества проявлений скрывается не абсолютная действительность «в-себе», а свободная, коллективная, «творческая фантазия» — человеческая активность»[8]
.Так в концепции Флека творческая субъективность познания заполняет собой все пространство эпистемологического анализа. Объективная реальность уходит за кулисы и превращается в кантовскую «вещь-в-себе». «Соответствие с реальностью» перестает быть работающим эквивалентом понятия истины. В этом и заключается драматическое противоречие, пронизывающее концепцию Флека. Ученый, ратующий за истину и посвятивший ей свою жизнь, и философ, для которого вечность научного поиска, неуспокоенность мысли, историческая изменчивость знания оказываются аргументами тезиса о недостаточности и недостижимости этой цели, — Флек был и тем и другим. Оттолкнувшись от позитивистского индуктивизма и кумулятивизма, он пришел к противоположной крайности, теряя почву объективности, без которой понятие прогресса в науке неизбежно приобретало релятивистский смысл. Опасность релятивизма настигала его как раз на том пути, которым он надеялся уйти от нее.
Очевидно, что главным источником противоречия для Флека стало отождествление понятия «истины» с понятием абсолютного и неизменного совпадения знания и объекта. Симпатий — персонаж, устами которого в статье «Проблемы науковедения» говорит автор, — доказывает простаку Симплицию абсурдность такого представления о содержании и целях науки, которое исходит из возможности законченной «объективной» (т. е., по Флеку, буквально совпадающей с реальным положением дел) картины мира или даже какого-либо ее фрагмента. Ведь достигнув такого состояния, наука не могла бы развиваться дальше, а вся ее история была бы представлена как путь к этому конечному «Кодексу премудрости», путь, который оказался слишком длинным и сложным из-за бесчисленных ошибок, неверных гипотез, неправильных истолкований опыта — всего того, что Должно быть отброшено или сохраниться только в «Комментариях», где эти досадные заблуждения (которых могло и не быть!) станут предметом интереса психологов или социологов знания либо просто экспонатами в кунсткамере человеческих слабостей.
Такое деление на подлинную, «живую» историю науки и ее «рациональную реконструкцию», т. е. историю, которая «должна была иметь место», если бы процесс научного познания направлялся исключительно рациональными нормами, кодексом совершенной методологии, — деление, при котором «живая» история стала бы комментариями, заметками на полях рациональной реконструкции, впоследствии было проанализировано И. Лакатосом[9]
. Он понимал, что без такого деления рациональность научного познания теряет свои четкие очертания и это грозит иррационализмом (в котором Лакатос обвинял Куна, чей «исторический» подход к определению рациональности представлялся ему релятивизмом), но он понимал также и то, что «рациональная реконструкция» может стать «прокрустовым ложем» и для реального процесса развития научного знания, и для развития методологических представлений об этом знании. Вот эту вторую мысль и подчеркивал Л. Флек.В «Комментарии», говорит Симпатий, оказалась бы не только история науки (исторически изменяющаяся последовательность идей, методов, теорий, гипотез и т. д.), но и философия (отброшенная демаркационистами метафизика!), математика и логика, как не имеющие «объективного» содержания (здесь Флек-Симпатий повторяет одно из важнейших положений логического эмпиризма), практические знания, навыки, умения, техника экспериментирования, «неявное» или «личностное» знание (если выражаться терминами М. Полани) и многое другое.
Такой «Комментарий» оказался бы, конечно, важнее и интереснее самого комментируемого «Кодекса премудрости», а последний пришлось бы охранять от возможных посягательств на него со стороны еретиков, вольнодумцев, усомнившихся в его абсолютности, сохранять… с помощью полиции. Абсолютное знание — синоним религии, его основы — чудо, тайна и авторитет, но не бесконечное, высокое (даже в своей безнадежности!) стремление к совершенству, к идеалу.