Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Такие же в ритуальном отношении явления наблюдал исследователь древней Сицилии П. Орси на обширном могильнике Кастеллюччо (в восточной части острова). Вне камерных могил (tomba a forno), относящихся к эпохе бронзы [50] (I–II периоды Орси), в дромосах или, при отсутствии таковых, просто перед входом в камеру встречались захоронения в вытянутом положении (тогда как внутри камер наличествовали погребения в скорченном или сидячем положении) с подчеркнуто бедным и малохарактерным инвентарем, в составе которого отмечены каменные ножи и простые глиняные сосуды[3]. Различия в обряде погребения, положение вытянутых костяков вне камер и характер погребальных приношений заставили уже П. Орси видеть в них захоронения представителей зависимого, порабощенного населения — точка зрения, которую вслед за Орси высказывает и Ф. Дун. В подкрепление ее следует указать, что как в Восточной Сицилии, так и в Южной Италии отмечены многочисленные следы влияния микенской культуры, свидетельствующий о прямых связях этих районов Италии с эгейским миром, где наличие развитого рабовладения во второй половине II тысячелетия до н.э. подтверждается в настоящее время не только археологическими, но также и письменными памятниками. В частности, в Сицилии, помимо прямого импорта расписной керамики, может быть прослежено широкое подражание позднемикенским образцам в местной керамической продукции, а в Панталике, что особенно важно в интересующей нас связи, встречаются также и остатки монументальной архитектуры критского типа. Подобные же наблюдения в отношении позднемикенского влияния сделаны в Апулии и специально в районе Тарента (Torre Castelluccio)[4]. Поэтому, вероятно, следует полагать, что возникновение социальной дифференциации у южноиталийских племен и обращение в рабство побежденного населения происходило не без воздействия на италийскую культуру более развитой рабовладельческой культуры Эгейского бассейна.

В начале 50–х годов следы весьма сильно эллинизированной культуры, относящейся к эпохе до начала греческой колонизации на юге Италии, обнаружены на о–ве Исхия близ Неаполя. Среди раскопанных там погребений с трупосожжениями и трупоположениями, [51] принадлежащих местному населению, но с греческим погребальным инвентарем геометрической эпохи (VIII—VII вв. до н.э.), археологами отмечаются погребения рабов, находящиеся на сравнительно незначительной глубине и лишенные приношений[5]. К сожалению, мы не располагаем пока сколько–нибудь обстоятельными данными относительно этих погребений, которые позволили бы в более категорической форме судить об их социальной принадлежности.

Наблюдаемая в названных южноиталийских некрополях разница в обряде погребения прослеживается иногда в пределах одной и той же могилы или в пределах некрополя, относящегося к короткому периоду времени (как на о–ве Исхия), и подчеркивается отсутствием или бедностью инвентаря у определенной категории погребений. Это обстоятельство позволяет нам вслед за открывшими и изучавшими их исследователями видеть в данных погребениях захоронения порабощенного населения, по своему положению, вероятно, более всего приближающегося к древнейшим римским клиентам и этрусским пенестам. Они связываются с погребениями их поработителей определенным ритуалом (как в случаях захоронения скорченных костяков в дромосе дольмена в Бисчелье или вытянутых костяков у входа в камерную могилу в Кастеллюччо). Ритуал этот, однако, не является настолько выраженным, чтобы наличие его могло быть признано совершенно бесспорным признаком различных социальных состояний погребенных. Для более точного определения социальной принадлежности рассмотренных выше захоронений могут быть привлечены некоторые этнографические параллели, относящиеся к наблюдениям XVIII в., из области социального быта североамериканских индейцев племени тлинкитов — быта, характерного для эпохи патриархального рабства. Рабы тлинкитов, принадлежавшие главе большой семьи, жили в самой холодной части дома, у дверей помещения[6]. Это наблюдение позволяет предполагать наличие подобного же обычая и у южноиталийских племен, где он нашел выражение в соответствующем погребальном ритуале: в захоронениях рабов, [52] сопровождающих в могилу своих господ, у входа в погребальную камеру или в ее дромосе.

Домашних рабов у североамериканских индейцев обычно погребали без особого ритуала[7], что опять–таки вполне соответствует древнеиталийским археологическим наблюдениям (на о–ве Исхия).