Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Гораздо более яркую и отчетливую картину получаем мы в могильниках культуры Вилланова и близких ей культурных образований в Северной и Средней Италии, также в большей или меньшей степени подвергшихся влиянию греческой или этрусской культуры. Описываемый ниже ритуал выступает уже со всей определенностью на самой древней стадии культуры Вилланова, к которой, несомненно, относятся погребения у Порта Сан–Витале в Болонье, открытые раскопками 1913—1915 гг.[8] Среди обнаруженных там захоронений имеется, например, могила, содержащая два вытянутых костяка, лежащих рядом и захороненных, несомненно, одновременно. Прямо на черепе одного из скелетов помещалась глиняная погребальная урна, по форме своей и по технике изготовления совершенно соответствовавшая обычным урнам раннего периода некрополя Болоньи[9]. При одном из скелетов была обнаружена небольшая бронзовая фибула простейшего типа (ad arco semplice).

По утверждению П. Дукати, эти захоронения можно трактовать лишь как погребения двух рабов, убитых для сопровождения в могилу лица, которому они при его жизни, принадлежали, чьи сожженные кости вместе с немногими приношениями заключены были в глиняной урне. Дукати насчитывает всего 32 ингумации на некрополе у Порта Сан–Витале в Болонье. Полагая, что все они принадлежали погребенным рабам, он пытается отнести их принадлежность к местному лигуро–иберийскому племени, быт которого с неолитической эпохи характеризуется обрядом ингумации, иногда в скорченном положении (как в могиле № 756). Дукати отмечает чрезвычайную бедность этих захоронений, по большей части вовсе лишенных погребальных [53] приношений, их поспешность и неаккуратность. По мнению Дукати, все эти признаки подчеркивают ритуальный характер ингумаций, совершенных на тризне в честь покойников, погребенных по обряду трупосожжения. Подтверждение этого он находит еще и в том, что обломки керамики, найденные при трупоположениях № 79 и № 792, открытых в так называемом Quartiere Libico у Порта Сан–Витале, были красноватого цвета и носили на себе признаки воздействия сильного пламени.

Совершенно аналогичные явления были уже очень давно отмечены на некрополе близ селения Вилланова (в 8 км от Болоньи), по имени которого названа и вся соответствующая североиталийская культура эпохи раннего железа. Наиболее древние, характерные и многочисленные образцы ее получены на некрополе Болоньи. Некрополь селения Вилланова не содержит столь древних погребений, как вышеописанные погребения у Порта Сан–Витале в Болонье, принадлежащие к начальной поре культуры раннего железа и относимые некоторыми археологами по общепринятой классификации к периоду «до Беначчи I» [10]. Соответственно этой классификации погребения некрополя Вилланова не древнее периода Беначчи II, а иные и позже — вплоть до конца эпохи Вилланова — обстоятельство, существенное в данной связи, потому что оно позволяет распространить бытование отмеченного ритуала на все время существования культуры Вилланова, т.е. во всяком случае на VII—VI вв. до н.э.

На некрополе Вилланова так же, как и в Болонье, между могилами с сожжением обнаруживались труноположения, иногда в скорченном положении (a fossa), находившиеся на одном стратиграфическом уровне с урнами трупосожжений (a pozzo). Один раз, как отмечает открывший и раскопавший этот некрополь Гоццадини[11], урна была [54]

Глиняная урна с прахом, помещенная на черепах

двух трупоположений на некрополе Сан-Витале в Болонье

помещена непосредственно на костяке погребенного. Он видит там же, судя по сопровождающим захоронения приношениям, женские трупоположения. В одном случае костяк имел бронзовое спиральное кольцо на груди и две бронзовые фибулы в области шеи. У ключиц этого костяка лежали два кабаньих клыка, остриями направленные к подбородку. Гоццадини указывает на сходство расположения приношений с известным ему древнелигурийским захоронением у Арене Кандиде. На левом плече другого скелета лежала бронзовая фибула, украшенная янтарем, а также бронзовый пинцет, у третьего скелета был обнаружен железный браслет у плеча. Отмечая относительную бедность погребального инвентаря трупоположений, Гоццадини расценивает это как общее характерное явление.

Поскольку упомянутые трупоположения, находящиеся между урнами или под урнами, относятся к догалльскому времени и обнаруживают признаки культурного родства с древнелигурийским населением Северной Италии, их следует отнести к порабощенному коренному местному населению, и об этом писал определенно уже Э. Брицию[12], а [55] вслед за ним и О. Монтелиус[13]. В социальной характерристике этого некрополя с обоими авторами совершенно согласен также и Ф. Дун[14], сопоставлявший, кроме того, указанные захоронения с соответствующими захоронениями на некрополе Эсте, к которому мы теперь и переходим.