Возникновение замысла

– Случаем, не того человека – как его, Мэнсики? – о ком ты говорил вчера по телефону?

– Да, – ответил я. У нее было острое чутье, временами оно меня изумляло.

– И ты хочешь что-нибудь узнать об этом человеке?

– Пока что он для меня загадка. Мы встретились, и я с ним побеседовал, но что он за человек, так пока и не понял. Как человеку, пишущему картины, мне все-таки интересно, каков он – тот, кого я собираюсь рисовать.

– Что мешает спросить у него самого?

– Спросить-то можно, но будет ли он откровенен? – ответил я. – Возможно, расскажет лишь то, что выставит его в лучшем свете.

– Могу, конечно, выяснить кое-что для тебя.

– А что, есть какой-то способ?

– Думаю, да.

– В интернете совершенно ничего не нашлось.

– Интернет в джунглях толком не работает, – сказала она. – Но тут есть свои «вести из джунглей». Например, бить в барабан, привязывать весточку на шею обезьяны.

– Я в этом ничего не понимаю.

– Когда нет толку от предметов цивилизации, стоит попробовать барабан и обезьяну.

Ее мягкие и проворные пальцы вернули моему пенису упругость. Затем она умело и страстно применила губы и язык, и нас на время окутала многозначительная тишина. Пока птицы, щебеча, суетливо решали задачу продолжения рода, мы перешли ко второму раунду.

После затяжной попытки с перерывами на отдых мы встали с кровати, лениво собрали с пола свои вещи и оделись. Затем вышли на террасу – пили цветочный чай и разглядывали большой дом из белого бетона на другой стороне лощины. Лежа в выцветших деревянных шезлонгах, мы полной грудью вдыхали свежий горный воздух. Меж зарослей к юго-западу проглядывал кусочек ослепительно блестевшего моря – частичка огромного Тихого океана. Окрестные склоны гор уже примерили осенние цвета – все возможные оттенки желтого и красного, проникшие даже в массивы вечнозеленых деревьев. Яркое смешение красок лишь подчеркивало белизну бетонных стен в поместье господина Мэнсики. То была белизна, близкая к одержимой, – ее не испачкает, не осквернит ничто, будь то ветер, дождь или пыль… да хоть само время. «Белизна – такой же цвет, – безо всякого умысла подумал я. – А никак не отсутствие цвета». Мы долго лежали, не разговаривая, в шезлонгах. И нас окружала такая естественная тишина.

– В белом поместье жил-был Мэнсики-сан, – спустя время произнесла она. – Прямо начало счастливой сказки.

Однако мне была уготована, разумеется, никакая не «счастливая сказка». И не замаскированное благословение. Когда это стало понятно, отступать уже было некуда.

9 Обменяться частицами друг друга

В пятницу, примерно в половину второго, Мэнсики приехал на том же «ягуаре». Глухой рокот мотора нарастал, пока машина поднималась по крутому склону, и вскоре оборвался прямо перед домом. Мэнсики, как и в прошлый раз, гулко хлопнул тяжелой дверцей, снял солнцезащитные очки и опустил их в карман. Все как под копирку. Только на сей раз одет был иначе: в сизый хлопковый пиджак, скрывавший белую рубашку «поло», а также кремовые твиловые брюки и коричневые кожаные мокасины. Сидело на нем все так, что хоть сейчас на обложку журнала мод. При этом он не создавал впечатления, будто выглядит безупречно. Все было ненамеренно естественно и опрятно. И его пышная шевелюра – чисто-белая, без примеси – смотрелась совсем как стены его поместья. Все это я наблюдал из-за шторки на кухне.

В прихожей раздался звонок, я отпер дверь и впустил гостя. На этот раз он не подал руки. Лишь посмотрел мне в глаза, слегка улыбнулся и еле заметно поклонился. Я облегченно вздохнул: беспокоился, что он будет крепко пожимать мне руку при каждой нашей встрече. Как и в прошлый раз, я проводил его в гостиную и усадил на диван. Затем принес с кухни две кружки свежеприготовленного кофе.

– Не знал, во что будет лучше одеться, – сказал он, как бы оправдываясь. – Такой наряд подойдет?

– Пока что подойдет любой. Во что вас приодеть, будем думать после: в костюм или шорты и сандалии. Одежду в самом конце можно нарисовать любую.

«Хоть с бумажным стаканчиком из „Старбакса“ в руке», – добавил я мысленно.

Мэнсики сказал:

– Как-то не по себе от мысли, что рисуют мой портрет. Понимаешь, что снимать одежду не нужно, но почему-то не покидает чувство, будто меня раздевают догола.

Я ответил:

– В каком-то смысле так оно и есть. Натурщикам нередко приходится обнажаться: зачастую на самом деле, но бывает, что и метафорически. А задача художника – как можно ближе подобраться к сущности модели. Иными словами, от него требуется содрать с натурщика его внешнюю оболочку. Однако для этого художнику необходимо обладать острым глазом и острым чутьем.

Мэнсики опустил руки на колени и некоторое время разглядывал их так, будто инспектировал. Затем перевел взгляд на меня и сказал:

– Поговаривают, вы всегда пишете портреты без присутствия моделей.

– Да, мне достаточно одной встречи с заказчиками, чтобы обстоятельно побеседовать. С натуры я их не пишу.

– Этому есть какая-то причина?