Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

Первоначальный царь-колокол был отлит в самом конце XVI в. по заказу царя Бориса Годунова, а затем перелит в 1654 г. Четырнадцать лет лежал колокол в яме, в коей был отлит, так как никто не брался поднять эту громадину весом в 8 тысяч пудов. Неизвестно, каким образом, но простой русский крестьянин, по должности — царский привратник, извлек колокол из ямы, установил его сначала на подмостках, а затем повесил на колокольне Ивана Великого. Однако в 1701 г., во время пожара, колокол упал и разбился, после чего подвергся новой, в два приема, переливке с увеличением его веса. При первой переливке химический состав металла не удовлетворил мастеров Ивана Федоровича и его сына Михаила Ивановича Моториных: они добавили олова в сплав и отлили тот самый колокол, который сохранился доныне.

И до сих пор царь-колокол превосходит по весу все колокола мира.

Немало велось по стране разговоров о колоколе. Появилось множество самых разнообразных проектов его поднятия, иногда дельных и остроумных, чаще нелепых или наивных. Шамшуренков в разговоры не вмешивался, но думал об этом деле много и в конце концов придумал свой «снаряд», о котором и решил довести до сведения властей.

Объяснения, записанные нижегородским дьяком со слов Шамшуренкова, были направлены в Петербург, в Военную коллегию, для изучения. Коллегия признала «оный снаряд к назначению пригодным» и вызвала Шамшуренкова в Москву.

В январе 1737 г. он приступил к работе по подъему колокола.

Но в мае того же года в Кремле произошел очередной большой пожар. Огонь охватил леса и подмостки, окружавшие колокол, он упал, и при падении от него отвалился огромный кусок.

Поднимать его на колокольню было уже незачем. Он пролежал в яме почти сто лет. В 1831 г. Николай I велел вынуть его из земли и поставить на гранитный пьедестал.

Шамшуренков же вернулся домой. Там вступил в споры с воеводой, жаловался на него в столицу. Воевода засадил его в острог. Здесь Шамшуренков просидел много лет и сидел бы, вероятно, без конца, если бы не его изобретательский талант.

Из тюрьмы в 1741 г. он подал в нижегородскую губернскую канцелярию заявление «о сделании коляски самобеглой», где говорилось: «И такую коляску сделать могу доподлинно, так что она будет бегать без лошадей, только правима будет через инструменты двумя человеками, стоящими на той же коляске, кроме сидящих в ней праздных людей, а бегать будет хотя через какое дальнее расстояние, и не только по ровному местоположению, но и к горе, буде где не весьма крутое место. А та-де коляска может сделана быть, конечно, через три месяца со всем совершенством, и для апробации на сделание первой такой коляски потребно из казны денег не более тридцати рублев, только б опеределено было помогать слесарным и кузнечным и прочих художеств мастерам, которые будут делать по данным мною моделям и за моим присмотром стальные и железные инструменты и всякие надлежащие материалы...»

Шамшуренков понимал, что ему могут не поверить, и ссылался на выданный когда-то документ, свидетельствующий о признании способа подъема колокола. Предлагал, если самобеглая коляска не получится, предать его смертной казни.

Прошло несколько месяцев. Шамшуренкова вызвали к следователю, но вместо ответа на свое прошение он получил сообщение о возбуждении против него обвинения «в помарании титла царского».

Шамшуренков был поражен.

Дело том, что он был неграмотен, и заявление об изобретениии коляски с его слов было написано другим арестантом-сокамерником и переписано набело племянником Шамшуренкова. Кто же мог «помарать» бумагу?

Вскоре, однако, выяснилось, что племянник, переписывая в заголовке титул императрицы, перечеркнул его в черновике. Этот черновик недоброжелательные соседи передали начальству.

Только в 1742 г. дело «о помарании титула» прекратили, виду того, что племянник «учинил то от неисправного писания крестьянской своей простотою, а умыслу никакого к тому не было».

Шамшуренков же оставался в тюрьме.

Так прошло четырнадцать лет.

Через девять лет после подачи им заявления Московская сенатская контора обратилась наконец в Петербург с запросом, «не повелено ль будет показанную куриозную коляску реченному крестьянину Шамшуренкову для апробации делать и на нее предъявленную сумму из казны денег употребить».

В 1752 г. пришел указ прислать Шамшуренкова в Петербург.

Ему отвели квартиру при Канцелярии строений, дали помощников, материалы, нужные инструменты. На пропитание изобретателю выдавалось по 10 копеек в день. Специальный офицер, приставленный к делу, имел «смотрение, чтобы делание той коляски производилось со всяким поспешанием, а по окончании оной представить в Сенат коляску вместе с изобретателем».

«Смотрение» офицера было, конечно, излишним: изобретатель, поставивший всю свою судьбу в зависимость от успеха коляски, работал и день и ночь. Дело шло быстро, так как Шамшуренков, в сущности, только доводил до конца те свои опыты, которые делал дома до тюрьмы.