Возраст не помеха

– Был и там, – кивнул я. – Я много где был, не первый месяц тут живу. Кушать что-то надо, вот и искал, у германцев много еды, но это там, в Заполотновском районе. Тут, в домах, мало еды, воды тоже почти нет.

– Там можно пробраться к дому? – командир уже завелся.

– Очень сложно. Я к ним залез, хотел поесть украсть, там ров такой…

– Траншея?

– Ну да, подкоп целый, они через него и ходят.

– С какой стороны, с восточной? – увидев мой удивленный взгляд, командир тут же исправился: – С берега?

– Берег, это восток, да? – Как же мне тяжело сдерживаться и не называть вещи своими именами, надо казаться проще, чем есть; выходит, но с большим трудом. – Тогда с юга, получается.

– Плохо, там все под прицелом из высоток, не пройти, – резюмировал командир.

– Товарищ лейтенант, может, в полк передать, придумают чего? – это боец Жора.

– Передать-то передадим, да толку-то?

– Я знаю, как пройти. Посветите фонариком, – попросил я и, дождавшись света, начал рисовать на пыльном бетонном полу схему. Стараясь делать ее простой детской картинкой, я тем не менее рисовал все в подробностях. – Тут немцев нет, но и наших тоже, открытое место, думаю, его видно из дома. Но в темноте пройти можно вот досюда. Дальше, слева, траншея эта идет, по ней немцы и ходят, ящики таскают…

– Боеприпасы подносят, – поправил-заметил командир.

– Да, наверное, – пожал я плечами. – Три раза видел, как приходили, всегда человек пять-шесть, но еще трое стояли вот тут, – я указал, где находилось охранение, – смотрели по сторонам.

– Ясненько. Да, дела, парень, надо тебя в штаб полка отвести, сможешь там все нарисовать?

– Конечно, я ж не юродивый, – спокойно ответил я.

Вели меня сам лейтенант и еще два незнакомых бойца, Жору и Федора лейтенант оставил на их позициях. КП находился недалеко, но добирались часа два, уж больно открытые участки пришлось переползать. Но прошли, да и по бойцам видно, что делали это не раз. А вот когда вошли в штольню и оказались в штабе, все пошло намного быстрее и проще.

– Захарка, ты? Откуда? Тебя ж похоронили уже! – вскричал светловолосый парень.

– Да я, я, товарищ лейтенант, – выдохнул я.

Это был тот самый Светлов, с которым мы уже, так сказать, работали. Живой, хорошо.

– Наумов, ты где его добыл? – Светлов пожал руку командиру, который меня сюда привел.

– Не понял, ты его знаешь, что ли? – Наумов был удивлен, еще бы, ему-то я представился беженцем-скитальцем, а сейчас он еще и узнает, кто я есть.

– О, это, брат, самый нужный мальчишка в этом районе, а может, и городе! – Ого, это он о чем? – Захарка, ты знаешь, как мы фрицам вломили по твоей наводке?! Сорвали им атаку и отрезали от банка, вот только его никак взять не можем.

– Так, потом поговорите, товарищи лейтенанты. Горчак?

О, тут кто-то и постарше есть? Посмотрим кто.

– Я.

– Я должен сообщить о тебе в дивизию, там вопросы были, что-то насчет других таких же, как ты. Это срочно, комдив прямо так и говорил, если вылезет наш парень опять, сразу к нему!

– Я понял, о чем речь. Извините, товарищ…

– Комиссар Федосеенко, – представился мужчина. Невысокого роста, с широким лицом и узкими глазами дядька, в фуражке и чистой форме почему-то, я все время машинально отмечаю про себя внешний вид, именно на форму смотрю. Сказывается обучение у немцев? Там приучали замечать все, что видишь, и делать выводы, наверное, это и есть – рефлекс. Даже бойцов отличаю, те, что давно на передке сидят, бессменно, выглядят совсем иначе, чем те, которые несколько дней. Это издалека по форме видно, хоть стирай ее, хоть штопай, а видно. А вблизи уже по лицу и повадкам. Понюхавшего пороху видно сразу, и это даже не пресловутое «кланяться минам», тут в комплексе надо смотреть. У тех, кто уже привык к фронтовым будням, взгляд другой.

– Товарищ комиссар, я никуда не денусь, разрешите доложить о наблюдениях? Это быстро, информация важная, потом сразу к вам.

– Давай, – комиссар кивнул, указывая на лавочку рядом с собой.

– У вас пленные есть? Или всех отправляете?

– Светлов, есть у тебя немцы сейчас?

– Есть, товарищ комиссар, те шестеро, которые возле школы попались. Один-то сильно ранен был, его добили, а пятеро сидят.

– Я знаю, как вам банк взять. – Да, нагло, но не до сантиментов сейчас, каждая минута уносит здесь жизни наших бойцов. Почему я, даже не задумываясь, рискую и веду себя так дерзко и порой нагло? Да просто все, выживу, не выживу, дело десятое. Когда видишь таких людей, какие стоят тут, в Сталинграде, насмерть, да и сколько еще на других фронтах, честных, смелых, не думающих о себе, выполняющих свой долг, как-то и не думается о собственной шкуре.

– Ух ты, какой самоуверенный пацан, – это Наумов вставил, он ведь не знает обо мне ничего.

– Паша, это не просто пацан, я тебе позже расскажу, – бросил тихо Светлов.

– Лучше бы, товарищ лейтенант, чтобы обо мне знали поменьше, и так уже в фельджандармерию загремел, едва отбрехался. Пытками и расстрелом грозили, хорошо хоть к ним, а не в гестапо, оттуда уже пути назад нет.

– Расскажешь чуть позже, хорошо? – прервал нас комиссар. – Что с банком?