Возраст не помеха

Врач промыла и забинтовала мне скальп, ничего не говорила, я видел только слезы в глазах, почему-то самому захотелось плакать. Чуть позже перешла к ноге. Тут доктору помогала сестра, толстенькая бабулька, подносила инструменты, а затем бинты. С меня срезали штаны, ощупали ногу, я чуть вскрикнул и почувствовал, что меня вновь гладят, как бы извиняясь. Ногу забинтовали жестко, привязав какую-то доску, закрепили, значит. Затем военврач вышла, а меня вскоре вынесли и разместили в другой палатке. Почти сразу я уснул и, думаю, проспал очень долго, так как, очнувшись, чувствовал лишь голод.

– Ну, что, братишка, прощай. Увидимся ли еще, не знаю. Я просил, чтобы отправили вместе, но тебя, говорят, в Москву, в детскую больницу повезут, а меня тут, рядом, в армейский госпиталь.

– Борь, я не забуду тебя, никогда не забуду, береги себя, ты очень хороший человек, – ответил я Малышу.

Этот парень проявлял ко мне столько внимания и заботы, что был похож на родного, с детства знакомого человека. Надеюсь, что доживет до Победы, хотя зачем я обманываю сам себя. Наверное, просто посчитал машинально, что пока Малыш ноги вылечит, бойня в Сталинграде, скорее всего, закончится, ну или прихватит самый ее конец. Но ведь это не вся война. Еще долгих два с половиной года биться, будут еще Крым и Донбасс, Курск и Минск, ой, да сколько еще предстоит пройти нашим мужикам, сколько вынести горя на себе, не представить. Я тут, на фронте, плен и школу не беру в расчет, провел всего около двух недель и то насмотрелся по самые гланды. Эх, да чего говорить, легче-то не станет.

– Да ничего, малой, прорвемся. Сейчас накостыляем в городе Гитлеру и пойдем вперед, в их поганый Берлин, – Боря говорил это не шутя, не как обычно по-солдатски хвастливо, как любят говорить бойцы, успокаивая свои тревоги такими разговорами. Малыш говорил с железной уверенностью в голосе, так, как будто знал точно. А ведь он даже не подозревает, СКОЛЬКО еще.

– Береги себя, Борь, война еще будет длиться долго, очень долго, – посмотрел я в глаза этому храброму воину и не сдержался: – Только не злись, просто запомни, хорошо?

– Что запомнить? – Боря чуть нахмурился, но скорее от повышенного внимания.

– В сорок пятом война кончится, Борь, в мае, – я глядел в его глаза. И увидел в них веру.

– Долго, – задумчиво произнес Малыш, не спрашивая при этом, откуда я знаю, – очень долго. Как бы дотерпеть теперь…

– Вот я дурень, на фига рот открыл, – вслух, как оказалось, выматерился я.

– Да ничего, братка, это ж не точно, откуда тебе знать? Буду помнить, конечно, но мало ли как дело выйдет. Не забывай своего братишку!

И мы расстались. Боря на костылях, весь в гипсе, поковылял назад, в санитарную палатку, а я сидел в кузове машины и ждал отправки.

Дорога оказалась не такой долгой, как я предполагал. Точнее, на машине меня везли совсем недолго, до железнодорожной станции, а затем посадили в поезд. Это был не санитарный эшелон, обычный грузовой состав, с прикрепленным к нему пассажирским вагоном. Ехал я не один, конечно, помимо меня в нем находились какие-то командиры, люди в штатском… и мой конвой. Да-да, никто меня не оставит в покое, люди-то знают, откуда я, веры мне, как и прежде, нет. Два сурового вида мужика, будучи в штатском, привлекали к себе еще больше внимания, чем если бы были в форме. Сейчас в штатском мало кто ходит, особенно вблизи фронта. Мужики представляли собой образец чекистов. Молчаливо наблюдали за мной, при попытке на первой же станции выйти подышать пресекли на раз, тем и раскрывшись. А я и не собирался сделать что-то плохое, реально хотелось подышать, в вагоне было сильно натоплено, хотя еще не холодно, вот и вышел. На костыле допрыгал до тамбура, и там был остановлен. Они не предъявляли каких-то документов, не грозили карами, просто встали у выхода и потребовали вернуться на свое место. Даже не пытался спросить, почему мне нельзя выходить, все равно ведь не ответят, так смысл воздух сотрясать? А персонажи весьма колоритные. Оба здоровые, как черти, под метр девяносто, наверное, широкоплечие, мощные, таких, скорее всего, специально отбирают в контору. То, что это чекисты, понятно и слепому. Думаю, в темноте их даже различить не сразу получится, весьма похожи. Только один носит волосы длиннее уставных, темные, зачесывает их на правую сторону, а второй русый, светлый, но не блондин, с ежиком, как будто только подстригся. Если очень приглядеться, то можно, конечно, заметить и глаза разные, как по цвету, так и по разрезу, ну и другие отличия. Только вот мне это не нужно как-то, на фига?

Путь от Сталинграда на поезде занял почти неделю, пять дней, если быть точным. Наш эшелон постоянно останавливали, что-то прицепляли, что-то отцепляли. В составе были вагоны с топливом, гнали откуда-то с юга, вот и шла постепенная разгрузка. Наконец, движение закончилось, и ко мне подошли два моих цербера.

– Собирайся, выходим.