Возраст – преимущество

– Как ты себя чувствуешь, Осипчук? – А вот обращаться на «вы» они никогда не станут, все же я не немец.

– Рука как плеть висит, в остальном вроде нормально, – сказал правду я.

– Ты сможешь пройти с нами на третий этаж, с тобой хотят поговорить?

– Если надо, значит – смогу.

Мне даже помогли подняться с постели и накинуть на плечи халат, а теплые они у немчуры, я даже удивился, когда доктор в первый раз мне его принес. Удивился, что вдруг вообще его выдали, а уж когда разглядел ближе… В наших госпиталях халатики попроще будут.

На третий этаж мы поднялись довольно споро, ноги-то не болят, шел легко, рука привязана к телу, хирург настоял на прочной фиксации. Кость все же оказалась треснутой, и мне без гипса просто зафиксировали ее, привязав к телу. Остановившись у дверей очередной палаты, на третьем этаже их было гораздо меньше, один из немцев, кажется, лейтенант, под плащом не вижу точно погон, постучал и открыл дверь.

– А вот и мой мальчик, мой спаситель! – встретил меня громогласным ревом Дюррер.

Да, это был именно недобитый партизанами командир моего подразделения. Как же все-таки хорошо, что он не притащил сюда еще кого-то из учившихся вместе с Юрко пацанят.

– Добрый день, господин майор! Рад видеть вас в добром расположении духа, – поприветствовал я командира и вскинул руку в нацистском приветствии.

– Брось, Юрий, – ого, как он ко мне ласково, – брось эти церемонии! Подойди, как видишь, сам пока не могу, я пожму твою верную руку! – Такое признание от фашиста стоит дорого.

– Здравствуйте, герр майор, – протянул я руку, подойдя к шикарной койке Дюррера.

– Вот, господа офицеры, перед вами образец нашего воспитания и мужества! Этот человек, по сути ребенок, пережил в жизни многое, но не потерял веру. Веру в нашу с вами идею, веру в истинные ценности цивилизованного народа. Юрий проявил себя как никто другой, он остался верен присяге и воинскому долгу, будучи в безвыходной ситуации. Прошу, господа, вы принесли то, о чем я рапортовал?

– Так точно, герр майор! – ответил один из офицеров и, открыв какую-то кожаную папку, достал оттуда лист плотной бумаги и ленту с крестом на ней.

Мама дорогая, да ладно? Быть не может!

– Юрий, за верность, мужество и заслуги перед нашим великим рейхом, ты награждаешься железным крестом и внеочередным званием унтер-офицера. Тебе оказали высокую честь, прими эту награду и служи так же достойно, как и ранее.

Выкрикнув нацистское приветствие и встав по стойке смирно, я дал повесить себе на шею красивую ленту, на которой и висел крест, а также получил какую-то грамоту, в которой было указано о повышении в звании.

– Молодец! – похвалили меня офицеры.

– Знаете ли вы, господа, что этот парень, воспитанник нашей школы, первый с начала войны, кто удостоился чести быть награжденным, да еще и получивший повышение в звании?

– Если он честно выполняет свой долг, почему нет, господин майор, – отозвался офицер, обладатель кожаной папки.

– До него был один, даже наградные на него были выправлены, но он оказался завербованным, и пришлось предпринять серьезные меры, чтобы уничтожить его. Юрий же верой и правдой служит нам и, надеюсь, останется таковым навсегда!

– Служу Великой Германии! – вновь четко отчеканил я, не поморщившись. Фигня какая, сохранять лицо перед фрицами, да они меня сами этому и научили.

Когда офицеры покинули палату, Дюррер подозвал меня к кровати и, вновь пожав руку, шепнул слова благодарности за спасение его жизни.

– На днях я убываю в Берлин, твоя задача – поправиться как можно скорее и приступать к работе. Скоро в нашей школе новый выпуск, я намерен прислать сюда, в Ровно, несколько новых агентов. Ты, – он указал на меня, – станешь их командиром.

– Так точно, господин майор.

– Наша вылазка оказалась бы удачнее, если бы не потери. Мы уничтожили отряд партизан численностью более семидесяти человек, жаль, что при этом потеряли так много наших друзей, партизаны дрались с упрямством обреченного, но мы еще возьмем свое. Ведь так, Юрий?

– Так точно, господин майор, возьмем.

Еще как возьмем. Уничтожил он отряд, ха-ха! Мне Часовщик рассказал, что убитыми в том бою партизаны потеряли шесть человек. ШЕСТЬ! Уничтожив при этом роту противника. Да, раненых было много, но мля, шесть человек погибшими, в таком бою…

Вернувшись в палату, я снял крест и рассмотрел. Нехило так, все же и у немцев подрос в звании и наградах, вот же, блин, история. Выучился у немцев, служу Союзу, а плюшки получаю в обеих армиях, нонсенс!

– Тебе записка, – в один из дней врач передал мне сложенный в несколько раз обрывок тетрадного листа.