– Нас предупреждали, что местные тут сплошь большевики, только и ждут случая, чтобы напакостить. – Язык у этого литовца совершенный, а главное, подвешен как у комсомольского вожака. Не удивлюсь, если он и был каким-нибудь комсоргом, да вот двадцать второго июня выбрал другую сторону.
– Если б тут все были за красных, их давно бы немцы перевешали, не все так просто, ребята. Конечно, подполье есть, куда без него, но не все подряд в него входят. Причастность к большевизму на лице не написана. Да и помощь местные оказывают часто и с удовольствием, что также не вяжется с их якобы коммунистическим настроем.
– Да, тут будет сложнее, чем у нас в Литве, там любой сдаст коммуниста сразу, как увидит.
– Тут не так, это ты точно подметил, но сложность еще вот в чем. Есть люди, местные крестьяне, им часто вообще до лампочки, чья власть вокруг них, главное в другом.
– Это в чем же?
– Много бандитов из самих местных, – многозначительно покрутил я головой.
– Как это? – не понял литовец.
– Отряды добровольцев из местных, здесь их полицией зовут. Они, как ни странно, служа немцам, подыгрывают красным. – Видя, как мальчишки открыли рты от удивления, я продолжал их «грузить»: – Многие из этого контингента пошли на сотрудничество лишь ради власти. Состав самый разный, как крестьяне и работяги, так и бывшие преступники, выпущенные из тюрем. Последние, естественно, куда как хуже кого-либо. Они грабят села, насилуют и убивают сельчан…
– Ну, это нас мало касается, немцы так велят, пусть так и будет, – кажется, даже расслабился литовец, сука, наверное, и сам уже гражданских резал.
– Это касается всех, – отрезал я жестко, – как ты думаешь, куда побегут или кому будут помогать простые крестьяне, если их даже казалось бы свои режут?
– Не понял? – О, все-таки с соображением у тебя негусто.
– А что тут непонятного? – пожал я плечами. – Зашли в деревню, снасильничали баб, пограбили, кого-то убили, дома сожгли. Оставшиеся куда пойдут? Думаешь, будут сидеть и ждать следующего погрома? Они, может, и необразованные крестьяне, но с головой-то у них все нормально. Деревенские жители простые, они идут и тянутся туда, где лучше, а во время войны еще проще, идут туда, где будут живы. Вот и все. Читая сводки, я даже внимания не обращаю на нападения на полицаев. С ними все ясно, зачастую я бы их сам немцам сдавал, для тюрьмы. Им самое большее, что можно доверить, так это охрану лагерей. Так что я работаю лишь по нападениям на немцев, и только на них. Это продуктивнее. Именно поэтому и получается работать с пользой для дела.
– Соглашусь, – подвел итог литовец.
Как будто мне нужно было его согласие. Тварь.
Я отправил этих ухарей выполнять задание их шефа, а сам, заметая следы, искал возможность встретиться с кем-либо из агентуры. Меня пока не вели, что уже радовало, но кто знает, не поставил ли полковник Бербок такую задачу мальчишкам? Кстати, в первый раз расслышав фамилию полковника, даже обрадовался, пусть он может и не быть родственником будущего немецкого политика-русофоба, но грохнуть его захотелось еще сильнее.
Встретившись на «маяке» с молодым парнем из отряда, передал все, что нужно знать командиру, и направился в бар, где любят заседать комендачи. Надо приглядеться к ним, убирать полковника задача не из легких, охрана, гестапо кругом, да и простых армейцев хватает, тут нужно думать, и крепко.
Через два дня, сначала от агентов из отряда, а затем и от начальства, я узнал о пропаже мальчишек.
Удивила реакция полковника Бербока, он никаким образом не выказал подозрение ко мне, не изменилось вообще ничего, словно и не было никогда этих мальчишек, агентов абвера.
Я насторожился было, но вскоре ситуацию прояснили партизаны. Один из мальчишек, как раз из тех двоих, с кем я и общался, выказал желание служить Союзу. Он точно так же, как и я в Сталинграде, попавшись, сразу сдал подельника и заодно меня. Сообщив партизанам, что есть мальчишка, агент абвера, и работает он по поиску отряда. Меня он так описал. Много чего наговорил, не знаю, правду или нет, пусть это решает Медведев, но перебежчики были всегда, почему бы и этому парнишке не быть таковым? Он, кстати, при единственной нашей встрече, когда я их с литовцем отправил в деревню искать пропавшего мальчика, вообще молчал, только слушал. Видимо, по моим речам он счел меня абсолютно преданным вермахту, а значит, я хорошо играл.
– По твоему вопросу полковник ответил, что убирать этого гада надо, но это будет твое последнее дело, а ты мог бы и дальше помогать.
– Это он предполагал, что я просто взорву оберста?
Партизан кивнул.
– А как еще, не стрелять же будешь? Там и сам погибнешь, охрана убьет, и промахнуться можешь.
– Можно выстрелить издалека, а можно взорвать так, что не обязательно подумают на меня.
– Думаешь, такое получится?
– Думать надо, – я уже перестал удивляться, что ко мне относятся как ко взрослому, даже намеков на возраст не бывает, по крайней мере, со знакомыми людьми. – Аня жива?