Возраст согласия

Весь день мы пытались силой мысли толкать стрелки в клацающих настенных часах. Безуспешно. Время ползло мухой, глупо увязшей в сахарном сиропе.

Мы сходили за водой на колонку. Убрались на кухне. Повалялись в траве. Почитали книжки. Поссорились, выясняя, чья игрушка лучше. Лизка обозвала моего любимого плюшевого котенка Пушка уродцем, а я в ответ назвала ее Бэтмена лохом, хотя он втайне мне очень нравился. Потом помирились. В пять были полностью готовы. Долго выбирали, что надеть, но в итоге напялили короткие топики и одинаковые льняные шорты.

Я часто воображала, как мы живем вместе. Тетя Надя непонятным образом исчезает, а мы с мамой переселяемся на квартиру к дяде Славе.

Мы сидели на кровати, и длинные светлые волосы Лизки щекотали мои плечи, пока мы рассматривали «Кул герл». У меня аккуратное каре – всегда ненавидела расчесываться. Иногда я украдкой легонько поглаживаю Лизины волосы. Глаза ее, как ночные озера, – загадочные и глубокие. А мои – голубые с коричневыми брызгами вокруг зрачка. Иногда, на солнце, они меняют цвет и становятся зелеными. Но ее глаза всегда темны. Иногда я завидую этой сумеречной темноте.

– Ты знаешь, хочу тебе кое-что рассказать. Меня это немного беспокоит…

– Да? Расскажи.

– Ладно, потом, сейчас времени нет. Слушай, я у мамки помаду стащила. Давай накрасим губы!

Лизка достает из кармана черный тюбик. В ее тонких пальцах он распадается на две половинки, и карамельный аромат красной линией скользит по губам. Я тоже стараюсь вести аккуратно, но помада все равно выходит за кончики губ. Недовольно вытираю ее и смотрю на красные пятна, что расползлись по тыльной стороне ладони. Лизка улыбается. Уже полшестого.

Мы выходим из дома. Стараемся идти медленно и важно, но все равно странно подпрыгиваем, словно у нас внутри спрятаны невидимые пружинки. Такие я частенько обнаруживала в своих игрушках, вскрывая их жесткие брюшки.

Когда мама приносила мне вожделенный самолет или машинку, я обычно играла с ними около двух дней. Потом меня начинало раздирать зудящее желание узнать, что скрывается под покровом тонкого металла или пластмассы. В результате оставалась горстка шестеренок, винтиков, пружинок и прочего мелкого мусора, из которого невозможно было собрать что-то дельное. Я хранила это «богатство» в отдельной коробке…

Солнце окрашивало воздух в медовые оттенки. Листья на деревьях подрагивали, когда ветерок шаловливо и нежно дул на них.

Ощущение было как в момент, когда вот-вот пробьет двенадцать и ты побежишь искать под елкой подарки – сладкий клубок восторга болтался где-то у меня в животе.

Мы пришли пораньше и заняли стратегическое положение на скамейке. Она стояла напротив магазина. Лизкины часики с Микки-Маусом показали ровно шесть часов. Но его не было.

– Я думаю, он сейчас подойдет, обязательно подойдет. Блин, Ксень, я так волнуюсь. Как все это будет?

Лицо у Лизки стало светлым, словно загар вдруг обесцветился. Там, где лямка топика упала с плеча, была видна белая полоска кожи с горсточкой родинок. И лицо ее стало, как эта нежная полоска.

Мой восторг перешел в противную мелкую дрожь. Поэтому я просто выдавила:

– Да, конечно, придет сейчас.

Мы завороженно смотрели на скособоченный магазин, который глотал и выплевывал местных жителей. Вдруг он неожиданно выплюнул Вадима. Мы уже хотели поскакать навстречу. Но внезапно за ним вывалилась компания из трех девчонок и двух парней. В руках они держали пакеты, набитые большими баклажками пива и сосисками в квадратных пачках.

Вадим положил руку на плечо девушке с длинными черными волосами. Прикуривая, она о чем-то оживленно болтала с одним из парней. В ее ушах покачивались крупные блестящие серьги, а на груди красовался большой смайлик с перечеркнутыми глазами – символ группы Nirvana. Вадим что-то зашептал ей в ухо, светлые пряди упали на его слегка небритое лицо, и она передала ему зажженную сигарету. Он затянулся и посмотрел на нас так, словно мы были частью скупого пейзажа.

На обратном пути Лизка ничего не говорила. Перед самым домом она подобрала палку и со всей силы начала сшибать цветочные головки на клумбе. Желтые и белые лепестки разлетались во все стороны.

Через пару дней после возвращения с дачи мне было нечем себя занять, Лиза уехала по делам. Поэтому я начала разгребать высокий книжный шкаф, набитый книгами в два ряда.

В первом – важно выстроилось собрание черных, как уголь, «Литературных памятников», загорелый Пушкин в десяти томах и целая куча тошнотворно-зеленоватых Достоевских, которых я складывала в аккуратные стопки на письменный стол. Во втором ряду скрывались плачущая белая маска, карандашный кот Бегемот, кричащие дети. Они держали кровящую свиную башку на палке, которая повелевала мухами. Я подолгу рассматривала эти обложки.

Но вот еще одна стопка выползла на свет из недр шкафа. Чихая острой пылью, летевшей с корешков, я вытерла слезящиеся глаза и прикоснулась к шероховатой зеленой обложке с золотистыми буквами.