Возраст третьей любви

Последние слова он произнес шутливым тоном, но при этом бросил на Женю быстрый, внимательный взгляд. Не отреагировать и на это было бы уже неудобно.

– Какой ты напористый! – засмеялась Женя. – Это что, любовь с первого взгляда?

– Почему обязательно любовь? – повел он голым широким плечом. – Если б любовь, я бы, может, еще подумал… Это, знаешь ли, только в восемнадцать лет кажется, что как влюбишься, так и давай вместе жить. А потом-то уже понимаешь, что не со всякой любовью под одним потолком просыпаться захочешь.

Что ж, с этим Женя была согласна, она ведь и сама об этом думала. Хотя то, что Олег так откровенно заявил, что не влюбился в нее, было, пожалуй, не очень приятно. Но ведь и он ей пока что только нравится, на что же обижаться?

– А сколько тебе лет, кстати? – поинтересовалась Женя.

– Тридцать пять, – ответил Олег. – Почти десять лет на ТВ. В армию сходил, в газете немного покрутился после журфака, потом в «Останкино» попал – и пошло-поехало. Я же не московский сам, из Новочеркасска, двигать меня тут некому было. Тебе, Женя, этого не понять… – Он на мгновенье прищурился, глаза переменились, блеснули каким-то жестким воспоминанием. – Чтобы в Москве без связей пробиться, да еще на ТВ, многое и многим надо доказать, Женечка… Не для слабонервных, скажу тебе, задачка!

– Нравится тебе? – спросила Женя.

– Затягивает, – усмехнулся Олег. – Я же тебе говорил как-то. Прямой эфир особенно. А теперь еще время такое – и впрямь ведь четвертая власть, а это, знаешь, тоже на дороге не валяется. Да ты сама почувствуешь!

– Я, по-моему, уже почувствовала, – задумчиво сказала Женя. – И в самом деле, сразу…

– Вот видишь, и в этом совпали! – заметил Олег и, без паузы, добавил: – У меня, милая, критерий простой: если через полчаса снова хочется – значит, моя женщина.

– А что, полчаса уже прошло? – засмеялась Женя.

– Еще и получаса не прошло! – в тон ей ответил он и поставил на пол недопитую бутылку «Хайнекена».

Глава 5

Женя сидела посередине широкой белой кровати и, по-турецки скрестив ноги, болтала по телефону. Междугородный звонок разбудил ее, она не сразу сообразила, кто это может быть, и обрадовалась, узнав Ленку Василенко, лучшую свою институтскую подружку.

– В общем, скука на этом Сахалине, скажу тебе, смертная! – слышался сквозь хрип и свист подружкин голос. – И надо было мне, Женька, так вляпаться!

– А он-то что говорит – это что теперь, на всю оставшуюся жизнь? – прокричала Женя.

Ленка вышла замуж во всех отношениях удачно: во-первых, как раз к окончанию института, а во-вторых – за японского бизнесмена, к которому была однажды приставлена в качестве переводчицы. Ни внешностью, ни ростом японец, правда, не вышел, а рядом с роскошной полногрудой Ленкой смотрелся вообще как мальчик-с-пальчик. Но это можно было считать делом даже не десятым, а двадцать пятым.

Василенка приехала в Москву из анекдотического города Урюпинска. Первый год она в Институт Мориса Тореза не поступила, покрутилась было пару месяцев в столице, но потом, однако, у нее хватило ума на то, чтобы вернуться в родные пенаты, а не пытаться годик перекантоваться у «Националя» в качестве валютной проститутки. С Ленкиной шикарной внешностью русской красавицы этот вариант напрашивался сам собой, так что ее решение временно вернуться в Урюпинск можно было считать подвигом рациональности.

Год, проведенный после Москвы на родине, наложил неизгладимый отпечаток на Василенкины планы дальнейшей жизни.

– Куда угодно, Женька, только не туда, – не раз говорила она своей московской подружке. – Черная дыра, хуже Бермудского треугольника! Нет, тебе этого все равно не объяснить, ты все-таки только умом понимаешь… А я всеми местами чую, аж дрожь пробирает!

Удивительно было, почему именно с урюпинской Василенкой сдружилась Женя Стивенс, которую даже на фоне далеко не простых инязовских девиц считали чересчур себе на уме. Но это только со стороны было удивительно, а самой Жене страшно нравилась Ленкина живая бесшабашность, способность в одну минуту перевернуть все вверх дном. И все это в удивительном сочетании с железной житейской логикой!

Не возвращаться в родной город Ленка поклялась покрепче, чем Герцен с Огаревым – бороться за свободу, и все институтские годы были посвящены исполнению клятвы.

– На крайний случай и Питер сойдет, – говорила она. – Хоть и провинция, но с человеческим все ж таки лицом.

И вдруг оказалось, что светит неутомимой Василенке не Питер и даже не вожделенная Москва, а прекрасный город Токио, где господин Хакимото ударно трудится в крупном строительном банке!

В последние пару месяцев, когда похожий на статую Будды японец вот-вот должен был, по ее словам, дозреть, – Ленка чуть не на цыпочках ходила, чтобы его не спугнуть. А когда официальное предложение было наконец получено и принято, они с Женей отметили это такой посиделкой в Зеркальном зале «Праги», что сами себе удивились.

И вот Василенка звонит и плачется на горькую свою судьбу, потому что чертов Хакимото, как какой-нибудь комсомолец на целину, отправился по зову сердца и родного банка осваивать остров Сахалин!