«С двадцати пяти до тридцати пяти лет эти мужчины много работали над своей карьерой и были привязаны к родителям. Они напоминали „скрытных детей“, которые хорошо выполняли поставленные перед ними задачи, тщательно соблюдали правила, беспокоились о продвижении по карьерной лестнице, принимали многие аспекты существующей системы. В тридцатилетнем возрасте их потенциал был растрачен из-за конформизма. Они, в своих серых фланелевых костюмах, стали уже тормозом».
Стремясь сохранить иллюзии о том, что брачный союз и выбор карьеры их устраивали, многие из этих мужчин стали мастерами самообмана. Они брали на себя часть домашней работы и избегали смотреть на жен, которые вместе с ними оказались в хорошо построенной тюрьме. Практически всю свою энергию они растратили, карабкаясь вверх по карьерной лестнице. Начало тридцатилетнего возраста было для них поверхностным этапом. Они не испытали расширения личности при предыдущем переходе, или это расширение только слегка коснулось их.
В сорок лет их внешнее спокойствие было взорвано. Многие из этих мужчин оказались закрученными в вихре проблем, которые по своей остроте значительно превосходили проблемы юности. Период от сорока до пятидесяти лет сопровождался бесконечными конфликтами во всех сферах жизни. Однако измученные депрессией и сомнениями мужчины, столкнувшись с агонизирующим механизмом самооценки в период перехода к середине жизни, вышли из этой борьбы обновленными и оце^-шпи период от тридцати пяти до сорока девяти лет как самый счастливый в своей жизни. Печальный результат ожидал тех из них, кто итерировал переход к сорокалетнему возрасту. Многие из этих мужчин были адвокатами. Самые предприимчивые в двадцатилетнем возрасте, в середине жизни они стали сопротивляться развитию, выступая в роли хранителей истеблишмента и защитников своих крупных доходов.
Лучших результатов, как пишет Вейлант, добились мужчины, которые в середине жизни столкнулись с вопросом о жизни^ смерти. Их занятия в пятидесятилетнем возрасте претерпели изменения. Акцент переместился с проблемы заработка денег и получения гонораров на проблему заботы о других людях, в том числе о детях. Часто эти мужчины становились наставниками для молодых людей. Это точно соответствует представлениям Эриксона об основном кризисе в среднем возрасте: борьба с застоем с помощью производительности (тема подробно обсуждается в главе 20).
Однако несколько смущает объяснение доктора Вейланта. как мужчины, получившие наибольшее количество баллов при исследовании интеллекта, совершенствовали взаимопонимание в двадцатилетнем возрасте.
«Из наиболее приспособленных мужчин, — пишет он, — девяносто три процента достигли стабильного брачного союза до того, как им исполнилось тридцать лет, и оставались женатыми до пятидесяти лет». Создается такое ощущение, что этот аналитик определяет взаимопонимание как нахождение в брачном союзе. Можно только удивляться, как много жен достигают в браке полной зрелости.
Это обширное исследование началось в Гарварде в 1938 году. До этого исследование зрелости и развития взрослых проводилось в Беркли в 1929 году. Его целью было сравнение развития личности мужчин и женщин. Эти два исследования, показывающие перспективы развития взрослых людей, являются самыми продолжительными. Оба исследования отметили, что мужчины быстро преодолевают декаду от двадцати пяти до тридцати лет, приобретая уверенность в своих силах, сконцентрировавшись на карьере, однако утрачивают при этом свои чувства и часто занимаются самообманом. Вместо расширения своих профессиональных ориентиров многие мужчины, вероятно, игнорировали переход к тридцатилетнему возрасту и ограничили себя шаблонами типа «я должен», которые были пригодны только для двадцатилетнего возраста и уж точно никуда не годились после тридцати пяти лет. Неудивительно поэтому, что в настоящее время так велик интерес к кризису среднего возраста у мужчин. Замкнутые в шаблоны мужчины и сегодня страдают от него.
Дуайт является представителем другого типа, он уже выпускник пятидесятых годов. Это была эра, когда молодых людей беспощадно превращали в «скрытных детей». Отец его не имел своего стиля, зато дед, которого Дуайт обожал, был директором железной дороги, а путь его начинался с должности курьера на Уолл-Стрит. Посмотрев на Дуайта, можно было сразу сказать, что он был рожден, так сказать, с великолепной поддержкой как наследник.