Возроди меня

Во мне что-то закипает. Подспудно клокочет.

То, что я боюсь бередить, то, существование чего я страшусь признать. Тайная часть меня упорно рвется из клетки, где я ее держу, колотя в двери моего сердца и моля выпустить ее.

Умоляя ее освободить.

Каждый день я будто заново переживаю один и тот же кошмар. Я открываю рот, чтобы закричать, и размахиваю кулаками, но голосовые связки оказываются перерезанными, а руки необычайно тяжелые, будто схваченные застывающим цементом. Я кричу, но никто не слышит, никто меня не находит, я словно навсегда здесь застряла. Это меня убивает.

Мне всю жизнь приходится быть покорной, смиренной, приниженной, угодливой, вечно оправдываться, делать из себя пассивную, неопасную больную, лишь бы окружающим было спокойно. Мое существование превратилось в борьбу с целью доказать, что я не опасна, что я не угроза, что я могу жить среди людей и не причинять им вреда.

Я так устала, я так устала, я так устала, я так устала, что иногда меня охватывает гнев.

Я не знаю, что со мной происходит.

Из дневников Джульетты в психиатрической лечебнице

Мы приземляемся на дерево.

Представления не имею, где мы – я никогда не забиралась так высоко и вообще не бывала так близко к природе, но Назире все нипочем.

Задыхаясь от адреналина и недоверия, я поворачиваюсь к ней, но Назира, не глядя на меня, спокойная и даже довольная, оглядывает небо, одной ногой упершись в ствол, а другой болтая на холодном ветру. Небрежно положив руку на колено, она с отсутствующим видом разминает пальцы, будто сжимая и отпуская нечто невидимое. Наклонив голову набок, я уже открываю рот, но Назира меня опережает.

– Знаешь, – говорит она вдруг, – я еще никому не показывала, что́ я умею.

Я даже теряюсь:

– Никогда?

Назира отрицательно качает головой.

– Почему?

С минуту она молчит.

– Ответ на твой вопрос как раз одна из причин, почему я хочу с тобой поговорить.

Назира рассеянно трогает бриллиантовый пирсинг на губе, постукивая подушечкой пальца по сверкающему камушку.

– Слушай, – начинает она, – ты вообще знаешь что-нибудь о своем прошлом?

Боль оказывается быстрой и острой, как холодная сталь, как удар ножа в грудь. Болезненное напоминание о сегодняшних откровениях.

– Кое-что, – отвечаю я через силу. – Не поверишь, сегодня утром узнала.

Назира понимающе кивает:

– Так вот почему ты убежала.

– Ты за мной следила, что ли?

– Да, я незаметно следовала за тобой.

– Зачем?

Она улыбается, но улыбка кажется усталой:

– Ты что, совсем меня не помнишь?

Я недоуменно смотрю на нее. Назира вздыхает, подбирает под себя ноги и, чуть отвернувшись, принимается глядеть куда-то вдаль.

– Забудь.

– Нет, погоди – как это, я что, могу тебя помнить?!

Назира качает головой.

– Не поняла, – настаиваю я.

– Забудь, – повторяет она, – ничего особенного. Ты просто очень знакомо выглядишь, вот мне и показалось, что мы уже встречались.

– А-а, – смягчаюсь я, – ладно.

Но Назира избегает моего взгляда, и у меня остается ощущение, что она что-то недоговаривает. Она сидит в глубокой задумчивости, покусывая губу и глядя на что-то далекое. Молчание длится довольно долго.

– Гм, извини, но ты принесла меня на дерево, – не выдерживаю я. – Что я тут делаю и чего ты хочешь?

Назира поворачивает голову. У нее в руке я замечаю пакетик карамелек. Она протягивает мне леденцы, предлагая угоститься, но я ей не настолько доверяю.

– Нет, спасибо, – отказываюсь я.

Назира пожимает плечами, разворачивает один из цветных фантиков и бросает конфету в рот.

– Что конкретно рассказал тебе Уорнер?

– А тебе зачем?

– Он говорил, что у тебя есть сестра?

Мне становится жарко от гнева. Я ничего не отвечаю.

– Значит, да, – заключает Назира и звучно хрустит леденцом. – Еще он что сказал?

– Чего ты от меня хочешь? – не выдерживаю я. – Кто ты такая?

– О родителях он тебе говорил? – как ни в чем не бывало продолжает Назира, искоса глядя на меня. – Ты знаешь, что росла в приемной семье и твои биологические родители живы?

Я молча смотрю на нее. Назира, по-птичьи наклонив голову, пристально уставилась на меня: