Возроди во мне жизнь

Я присела на край постели и похлопала его по ноге. Он вновь заговорил, непривычно мягким тоном, никогда прежде он так со мной не говорил, и это было очень странно.

— Я сломал тебе жизнь, ведь так? — произнес он. — Ведь все остальные в конечном счете получили то, что хотели. А чего хочешь ты? Я никогда не мог понять, чего же ты хочешь. Хотя, по правде говоря, я никогда не об этом задумывался, но не думай, что я такой дурак — я знаю, что в твоем теле живет множество самых разных женщин, из которых я знал лишь немногих.

Я смотрела на него, отмечая, как он постарел. За последние недели он сильно похудел и даже усох, но в этот вечер состарился за считанные минуты. Я вдруг увидела, как велика ему стала одежда. У него были жилистые костлявые плечи; он сидел, опустив голову, и подбородок упирался в жесткий воротник военного кителя, а бицепсы казались более напряженными, чем когда-либо.

— Сними это, — сказала я. — Я тебе помогу.

Я принялась расстегивать золотые пуговицы, с этими пуговицами всегда было сплошное мучение: они с трудом влезали в петли. Я стянула рукав кителя и велела Андресу повернуться спиной, чтобы стащить другой. Затем поцеловала его в затылок.

— Ты и в самом деле хочешь умереть? — спросила я.

— Кто сказал, что я хочу умереть? Я вовсе не хочу умирать, но всё же умираю, неужели ты этого не видишь?

Эспарса и Тельес, два самых известных местных врача, время от времени лечили Андреса от простуды и диареи, а также всех заболеваний, которые он выдумывал каждые три дня. Они вошли, как всегда, с уверенностью и чопорным видом, готовясь выписать генералу аспирин в обертке другого цвета. Они уже привыкли к этой игре. В последнем месяце он вызывал их каждый раз, когда ему было нечем заняться или не с кем поговорить. Он страшно нуждался в том, чтобы вокруг него постоянно толпились люди, слушали его и кивали, и с тех пор как мы переехали в Мехико, а вместе с нами и большинство его обычных слушателей, Андрес всегда вызывал Эспарсу или Тельеса, а то и обоих одновременно, или судью Кабаньяса, чтобы скоротать болезнь за игрой в покер.

— Ну, генерал, от чего мы умираем сегодня? — поинтересовался Тельес, продолжая вместе с Эспарсой свой обычный ритуал. Они прослушали его сердце, пощупали пульс, велели глубоко дышать: вдох — выдох. Одним словом, всё как обычно. Единственным отличием были комментарии со стороны Андреса. Обычно во время осмотра он сообщал обо всех своих ощущениях, самых противоречивых. У него болело и здесь, и там; и вот здесь, где прикоснулся доктор. В этот же вечер он ни разу не пожаловался на боль.

— Давайте, сволочи, делайте свое дело, — сказал он. — Я всё равно помру. Надеюсь, вы всё же всплакнете, хотя бы вспомнив о том, сколько из меня вытянули. Надеюсь, вы будете меня оплакивать, потому что эта старая карга, величающая себя моей женой, уже готова плясать. Достаточно на нее взглянуть, чтобы всё стало ясно. Она-то уж скучать не будет, ведь теперь она выглядит даже лучше, чем когда я ее нашел, хрен знает сколько лет назад. Сколько, Каталина? Ты была еще девчонкой. Попка у тебя была упругая, а голова упрямая. Хорошо хоть Родольфо за ней присмотрит. Бедняга Родольфо, вот ведь тупица.

— Ему нужно отдохнуть, — сказал Тельес. — Он принимал какие-нибудь возбуждающие средства? Кажется, он слишком взволнован. Вам нужно отдохнуть, генерал. Мы выпишем таблетки, они вас успокоят. Это все из-за усталости, завтра вам станет лучше. Завтра будет другой день.

— Вы правы, завтра будет другой день, еще более холодный и промозглый, чем сегодняшний, — проворчал Андрес. — И завтра я еще больше буду нуждаться в отдыхе. Все хотят моей смерти. Не желают понимать, как много я сделал для страны, и что не смогут без меня обойтись. Хотелось бы знать, как они запоют, когда окажутся в руках Фито и его тупицы-кандидата. Говорите, я устал? Это Тюфяк устал: он ведь не приучен думать головой. Надо же, выдвинуть Сьенфуэгоса!

— Ты уверен, что Сьенфуэгос будет кандидатом, кто тебе это сказал? — спросила я.

— Никто не говорил, просто знаю. Я много чего знаю, а лучше всего знаю своего кума, он отдастся с потрохами первому, кто попросит. Мартин его просил на тысячи ладов и надул, конечно же. Даже заставил воображать себя умным.

Сьенфуэгос был злейшим врагом Андреса, поскольку генерал не мог его тронуть. Не потому что боялся, и не потому, что тот был любимым министром Фито, а лишь из-за того, что Сьенфуэгос был профессиональным обольстителем и завоевал сердце доньи Эрминии, а донья Эрминия, родившая лишь одного Андреса, всегда пыталась найти ему братьев. Давным-давно она выбрала ему в братья Фито, тот даже какое-то время жил у них в доме, и пришла в восторг от улыбки и лести Мартина Сьенфуэгоса.

— Этот парень мне как сын, — сказала донья Эрминия. — Ты должен относиться к нему, как к родному брату, слышишь меня, Андрес Асенсио?

После этого Андрес окончательно перестал доверять сладким речам Сьенфуэгоса и полностью уверился, что тот — его злейший враг, мечтающий совершить переворот.