Возрождение

Его собственный опыт подсказывал ему, что так не будет. Люди оказались дерьмом и сдохли или убили друг друга. Но что-то – что-то, чему он не находил имени, – отрицало этот опыт яростно и непреклонно. И сегодняшние слова Мелкого – глупые слова – не давали покоя, как-то подтверждали то, против чего восставал весь Вовкин опыт.

И Вовка вдруг задумался.

Он впервые задумался над этим.

А кого, собственно, он называет нормальными людьми? Тех, кто откроет люк и скажет: «Ты в порядке, парень? Давай выходи. Мы тут построили школу и вообще восстановили все, так что будем жить дальше».

Но таких людей, наверное, и правда нет. А он-то – он есть.

«Интересно, – подумал Вовка, – с кого все начинается?»

С этой мыслью он и уснул снова.

* * *

Зайти в галерею попросил Мелкий. А Вовка просто не стал отказывать – зачем? Он сам там был когда-то с классом на экскурсии…

Городская картинная галерея раньше, говорят, была знаменитой. Даже на весь мир. Когда началось все это – ее не тронули. Она просто никому не была нужна. Смешно – банки разграбили, зачем-то растащили по домам деньги, драгоценные металлы и все такое прочее. А галерею не тронули.

Ну… не совсем не тронули. Окна были побиты и кое-где заткнуты – то ли тут кто жил, то ли персонал еще что-то пытался спасти. На стенах надписи – но мало, и не только ругачка и прочие глупости, но и адреса, призывы, места встреч… На полах кое-где – следы костров, не всегда безобидных; на некоторых жарили человечину, видно по остаткам. Целые скелеты – не очень много, правда. И не только человеческие. А в одном из залов – огромный крест, тщательно наведенный на стене копотью, ниже – надпись: «ИСКУПЛЕНИЕ ПЕРЕД ГОСПОДОМ!» – а под нею аккуратная горка из двух десятков черепов.

А вот многие экспонаты были все-таки повреждены или покалечены здорово. Но в основном все осталось на местах.

В гулких залах снега было мало – только под выбитыми окнами, но казалось еще холодней, чем снаружи. Наверное, от неподвижности воздуха и ограниченной пустоты.

Мелкому, впрочем, тут понравилось. Скелеты и прочее его не пугали, а на картины на стенах он смотрел изумленно и с интересом. Вовка скользил по ним взглядом равнодушно – в компьютере, в конце концов, были самые разные рисунки. А Мелкий прилипал то к одной, то к другой стене, как будто его тянуло туда-сюда маленьким магнитиком, замирал, задрав голову и приоткрыв рот… Даже капюшон зимней белой куртки откинул, чтобы лучше смотреть.

И Вовка решил его не торопить. Хотя Мелкий еще и задавал вопросы – один за другим, и почти ни на какой Вовка не мог ответить. От этого было досадно, он хотел гаркнуть… но потом сказал в ответ на очередной вопрос – честно сказал и чуть виновато:

– Мелкий… я ничего этого не знаю. Придем… домой – открой энциклопедию, там есть такая. И смотри, что есть что.

Мелкий не стал насмехаться, даже в глазах у него насмешки не появилось. Он только озабоченно спросил:

– А этот… ток? Батареи кончатся.

– Еще найдем, – обнадежил Вовка, поправляя автомат на бедре. – Или печку разыщем, про которую я говорил.

Мелкий счастливо улыбнулся и сунулся к новой картине, даже пальцами по ней поводил – там был какой-то ручей посреди луга, несколько камней, между которыми пробивалась струйка воды. И все. Вовка хотел отойти… но не отошел, остался стоять, тоже разглядывая картину.

– Вовка. – Мелкий пошевелил губами, продолжая разглядывать картину. – А это будет еще… когда-нибудь? Снег же… он прекратится и растает? Ведь солнце-то… оно не погасло же, а значит… должно же… Ну пусть я уже старый буду, пусть! – Он умоляюще посмотрел на Вовку, как будто от него все и зависело. – Но чтобы хоть тогда…

«Прекратится, растает», – подумал Вовка. Может, и так. И что потом? Будет болото. Серая, раскисшая, стерилизованная годами мороза мертвая земля, на которой никогда уже ничего не взойдет. Бурые ручьи с ядовитой пеной. Мертвые моря и океаны. Черные и серые палки-деревья с отслоившейся мокрой корой, склизкой и неживой, медленно гниющие под лучами солнца.

Нет!!!

– Будет, конечно, – сказал он вслух. – И снег прекратится, и вообще… Может, даже скоро, кто ж знает? Завтра проснемся – а солнце того… выглянет. Это ведь каждый день может быть, тут главное – ждать. Ну и верить, что… ну, ты понимаешь…

Он говорил и чувствовал, что сейчас расплачется. А плакать было нельзя, и он говорил, пока Мелкий, успокоенный словами Вовки, не кивнул весело и не повернулся опять к картине.

Тогда Вовка отошел к окну – сбоку от окна встал, конечно. Посмотрел в небо – бурое и рыжее, клочковатое, бурное. Зажмурился, вызывая в памяти, всей силой ее, теплое солнце, рыжее вечернее солнце над диким пляжем, над коричнево-золотым песком, над серебряной водой. И попросил: «Вернись. Пожалуйста. Если надо, чтобы я… пусть, только пусть Мелкий сначала подрастет, чтобы он не маленький один остался… и я тогда – пусть… А ты вернись. Пожалуйста, вернись. Не ко мне. Я не за себя. Я тебя помню. Мелкий не помнит. У него нет солнца даже в памяти. Вернись, родненькое!!!»

А потом он ощутил запах.