Возрождение

В 1445 году император отправил Энея Сильвия посланником к папе. Тот, сто раз писавший против Евгения, принес свои извинения так красноречиво, что любезный понтифик с готовностью простил его; и с того дня душа Энея принадлежала Евгению. Он стал священником (1446), а в сорок один год примирился с целомудрием; отныне он вел образцовую жизнь. Он сохранил Фридриху верность папству и умелой, а иногда и неумной дипломатией восстановил верность немецких курфюрстов и прелатов апостольскому престолу. Посещение Рима и Сиены пробудило в нем любовь к Италии; постепенно он ослабил свои связи с Фридрихом и присоединился (1455) к папскому двору. Он всегда хотел вернуться к волнениям и политике своей родины; в Риме он был бы в самом центре событий; кто мог сказать, что в суматохе и неразберихе событий он не станет папой? В 1449 году он стал епископом Сиены, а в 1456 году — кардиналом Пикколомини.

Когда пришло время выбирать преемника Каликста, итальянцы в конклаве, чтобы не допустить избрания французского кардинала д'Эстутевиля, отдали свои голоса Пикколомини. Итальянские кардиналы были полны решимости сохранить папство и Священную коллегию итальянскими не только по своим личным причинам, но и из-за страха, что папа-неитальянец может снова нарушить христианство, отдав предпочтение своей стране или отняв папство у Италии. Никто не возлагал на Энея грехов его молодости; веселый кардинал Родриго Борджиа отдал за него решающий голос; большинство считало, что кардинал Пикколомини, хотя и недавно облаченный в красное, обладает качествами человека с большим опытом, успешного дипломата, хорошо осведомленного о беспокойной Германии, и ученого, чья образованность повысит блеск папства.

Ему было уже пятьдесят три года, и жизнь, полная приключений, настолько подорвала его здоровье, что он казался уже стариком. Во время путешествия из Голландии в Шотландию (1435) он столкнулся с пугающе бурным морем — путь из Слюйса в Данбар занял двенадцать дней — и поклялся, если спасется, дойти босиком до ближайшей святыни Девы Марии. Это оказалось в Уайткерке, в десяти милях отсюда. Он сдержал свой обет, прошел все расстояние босиком по снегу и льду, заболел подагрой и тяжело страдал от нее до конца жизни. К 1458 году у него были камни в почках и хронический кашель. Его глаза были запавшими, лицо бледным; временами, говорит Платина, «никто не мог сказать, что он жив, кроме как по его голосу».33 Будучи Папой, он жил просто и экономно; его домашние расходы в Ватикане были самыми низкими за всю историю. Когда ему позволяли обязанности, он удалялся в сельский пригород, где «развлекался не как папа, а как честный скромный деревенский житель»;34 Иногда он проводил консистории или принимал послов под тенистыми деревьями, в оливковой роще, у прохладного источника или ручья. Он называл себя, придираясь к своему имени, — silvarum amator, любитель леса.

Как папа он получил свое имя от повторяющейся фразы Вергилия — pius Aeneas. Если мы можем, по обычаю, не совсем правильно перевести это прилагательное, он соответствовал ему: он был благочестив, верен своим обязанностям, благожелателен и снисходителен, умерен и мягок, и завоевал расположение даже циников Рима. Он перерос чувственность своей юности и в моральном плане был образцовым папой. Он не пытался скрыть ни своих ранних похождений, ни своей пропаганды на соборах против папства, но издал буллу об отречении (1463), смиренно прося Бога и Церковь простить его ошибки и грехи. Гуманисты, ожидавшие щедрого покровительства от папы-гуманиста, были разочарованы, обнаружив, что, хотя он наслаждался их обществом и дал нескольким из них места в курии, он не раздавал щедрых гонораров, а берег папские средства для крестового похода против турок. В минуты досуга он продолжал оставаться гуманистом: внимательно изучал древние руины и запретил их дальнейшее разрушение; амнистировал жителей Арпино за то, что там родился Цицерон; заказал новый перевод Гомера и нанял в свой секретариат Платину и Бьондо. Он привлек Мино да Фьезоле для резьбы, а Филиппино Липпи — для росписи в римских церквях. Он потакал своему тщеславию, построив по проектам Бернардо Росселлино собор и дворец Пикколомини в своем родном Корсиньяно, который он переименовал в Пьенцу в честь себя. Он гордился своим происхождением, как бедный дворянин, и был слишком предан своим друзьям и родственникам для блага Церкви; Ватикан превратился в улей Пикколомини.