Примерно в это время Пинтуриккьо, познакомившийся с Рафаэлем в Перудже, пригласил его в Сиену в качестве помощника. Там Рафаэль сделал эскизы и карикатуры для некоторых из блестящих фресок, с помощью которых Пинтуриккьо в библиотеке собора рассказал такие части истории Энея Сильвия, которые подобали папе римскому. В этой библиотеке Рафаэля поразила античная скульптурная группа «Три грации», которую кардинал Пикколомини привез из Рима в Сиену; молодой художник сделал с нее поспешный рисунок, очевидно, чтобы помочь своей памяти. Похоже, что в этих трех обнаженных женщинах он увидел мир и мораль, отличные от тех, что были внушены ему в Урбино и Перудже, — мир, в котором женщина была радостной богиней красоты, а не скорбной Богоматерью, и в котором поклонение красоте считалось столь же законным, как и возвеличивание чистоты и невинности. Языческая сторона Рафаэля, которая позже будет рисовать розовощеких натурщиц в ванной кардинала и помещать греческих философов рядом с христианскими святыми в покоях Ватикана, теперь развивалась в тихой компании с той стороной его натуры и его искусства, которая создаст Мессу в Больсене и Сикстинскую Мадонну. В Рафаэле, как ни в каком другом герое Возрождения, христианская вера и языческое возрождение будут жить в гармоничном мире.
Незадолго до или после визита в Сиену он ненадолго вернулся в Урбино. Там он написал для Гвидобальдо две картины, которые, вероятно, символизировали триумф герцога над Цезарем Борджиа: «Святой Михаил» и «Святой Георгий», которые сейчас находятся в Лувре. Никогда прежде, насколько нам известно, художнику не удавалось так хорошо изобразить действие; фигура Святого Георгия, отводящего меч назад для удара, в то время как его конь вздымается в ужасе, а дракон когтит ногу рыцаря, поражает своей энергией и в то же время радует своим изяществом. Рафаэль-рисовальщик вступал в свои права.
И теперь Флоренция звала его, как звала Перуджино и сотню других молодых живописцев. Ему казалось, что если он не поживет некоторое время в этом стимулирующем улье конкуренции и критики и не узнает из первых рук о последних достижениях в области линии, композиции и цвета, фрески, темперы и масла, то никогда не станет больше, чем провинциальным художником, талантливым, но ограниченным, и обреченным в конце концов на безвестное домашнее существование в городе, где он родился. В конце 1504 года он отправился во Флоренцию.
Он вел себя там со свойственной ему скромностью; изучал древние скульптуры и архитектурные фрагменты, собранные в городе; ходил в Кармине и копировал Масаччо; искал и просматривал знаменитые карикатуры, которые Леонардо и Микеланджело сделали для картин в Зале Совета в Палаццо Веккьо. Возможно, он встретил Леонардо; конечно, на какое-то время он поддался влиянию этого неуловимого мастера. Теперь ему казалось, что рядом с «Поклонением волхвов» Леонардо, «Моной Лизой», «Девой, младенцем и святой Анной» картины феррарской, болонской, сиенской, урбинской школ поражали суровостью смерти, и даже мадонны Перуджино были милыми куклами, незрелыми деревенскими девушками, внезапно наделенными бесконгениальной божественностью. Откуда у Леонардо такое изящество линий, такая тонкость лика, такие оттенки колорита? В портрете Маддалены Дони (Питти) Рафаэль явно подражал Моне Лизе; он опустил улыбку, поскольку у мадонны Дони ее, очевидно, не было; но он хорошо передал крепкую фигуру флорентийской матроны, мягкие, пухлые, окольцованные руки денежной легкости, богатое плетение и цвет одежд, которые подчеркивали ее форму. Примерно в то же время он изобразил ее мужа, Анджело Дони, мрачного, настороженного и сурового.
От Леонардо он перешел к фра Бартоломмео, посетил его в келье на Сан-Марко, удивился нежной экспрессии, теплому чувству, мягким контурам, гармоничной композиции, глубоким, насыщенным цветам искусства меланхоличного монаха. Фра Бартоломмео посетит Рафаэля в Риме в 1514 году и в свою очередь удивится стремительному восхождению скромного художника на вершину славы в столице христианского мира. Рафаэль стал великим отчасти потому, что умел воровать с невинностью Шекспира, пробовать один метод и манеру за другим, брать от каждого ценный элемент и соединять эти находки в лихорадке творчества в безошибочно свой собственный стиль. Понемногу он впитывал богатые традиции итальянской живописи; вскоре он воплотит их в жизнь.