Возрождение

Разграбление продолжалось восемь дней, а Климент наблюдал за происходящим с башен Сант-Анджело. Он взывал к Богу, как измученный Иов: Quare de vulva eduxisti me? qui utinam consumptus essem, ne oculus videret — «Зачем Ты взял меня из чрева? Если бы я был поглощен, чтобы ни один глаз не видел меня!»44 Он перестал бриться и больше никогда не брился. Он оставался пленником в замке с 6 мая по 7 декабря 1527 года, надеясь, что спасение придет от армии герцога Урбинского, или от Франциска I, или Генриха VIII. Карл, все еще находившийся в Испании, был рад услышать, что Рим взят, но был потрясен, когда узнал о жестокости разграбления; он отказался от ответственности за эксцессы, но в полной мере воспользовался беспомощностью Папы. 6 июня его представители, возможно, без его ведома, вынудили Климента подписать унизительный мир. Папа согласился выплатить им и империалистической армии 400 000 дукатов; сдать Карлу города Пьяченцу, Парму и Модену, а также замки Остию, Чивита-Веккья, Чивита-Кастеллана и сам Сант-Анджело; он должен был оставаться там пленником до тех пор, пока не будут выплачены первые 150 000 дукатов, а затем его должны были перевезти в Гаэту или Неаполь, пока Карл не решит, что с ним делать. Всем, кто находился в Сант-Анджело, было разрешено уехать, кроме Климента и тринадцати кардиналов, которые его сопровождали. Испанские и немецкие солдаты были поставлены во главе замка и держали Папу почти все время в тесных апартаментах. «Они не оставили ему имущества на десять скуди», — писал Гиччардини 21 июня.45 Все серебро и золото, спасенное им во время бегства, было отдано похитителям, чтобы составить 100 000 дукатов выкупа.

Тем временем Альфонсо Феррарский захватил Реджо и Модену (на которые Феррара имела давние права), а Венеция взяла Равенну. Флоренция в третий раз изгнала Медичи и провозгласила Иисуса Христа королем новой республики. Все здание папства, материальное и духовное, казалось, рушилось в трагическую руину, вызывая жалость даже у тех, кто считал, что неверность Климента, грехи папства, алчность и коррупция курии, роскошь иерархии и беззакония Рима заслуживают определенного наказания. Садолето, умиротворенный в Карпентрасе, с ужасом слышал о падении Рима и скорбел об уходе тех прекрасных дней, когда Бембо, Кастильоне, Изабелла и сотни ученых, поэтов и меценатов сделали нечестивый город домом и вершиной мысли и искусства эпохи. А Эразм писал Садолето: «Рим был не только святыней христианской веры, кормилицей благородных душ и обителью муз, но и матерью народов. Для скольких она не была дороже и слаще и драгоценнее их собственной земли!.. По правде говоря, это гибель не одного города, а всего мира».46

VIII. КАРЛ ТРИУМФАТОР: 1527–30 ГГ

Чума посетила Рим в 1522 году и сократила его население до 55 000 человек; убийства, самоубийства и бегство, должно быть, уменьшили его до 40 000 в 1527 году; теперь, в июле того же года, чума вернулась в полный летний зной, и вместе с голодом и постоянным присутствием опустошительной орды превратила Рим в город ужаса, террора и запустения. Церкви и улицы были заново завалены трупами; многие из них оставляли гнить на солнце; зловоние было настолько сильным, что тюремщики и узники бежали с парапетов замка в свои комнаты; даже там многие умерли от заразы, среди них и некоторые слуги Папы. Беспристрастная чума поразила и захватчиков: к 22 июля 1527 года в Риме умерло 2500 немцев, а малярия, сифилис и недоедание сократили орду вдвое.

Противники Карла стали всерьез задумываться о спасении Папы. Генрих VIII, опасаясь, что заключенный в тюрьму понтифик может не дать ему развода с Екатериной Арагонской, отправил кардинала Вулси во Францию, чтобы посоветоваться с Франциском о мерах по освобождению Климента. В начале августа оба короля предложили Карлу мир и 2 000 000 дукатов при условии, что Папа и французские принцы будут освобождены, а папские государства возвращены Церкви. Карл отказался. По Амьенскому договору (18 августа) Генрих и Франциск обязались воевать против Карла; вскоре к этой новой лиге присоединились Венеция и Флоренция. Французские войска захватили Геную и Павию и разграбили последний город почти так же основательно, как империалистическая армия разграбила Рим. Мантуя и Феррара, боявшиеся нынешних французов больше, чем далекого Карла, теперь присоединились к лиге. Тем не менее Лотрек, французский полководец, не имея возможности платить своим войскам, не осмелился идти на Рим.