Возрождение

В эту эпоху Пьяченца и Парма приобрели особое значение. Хотя они веками принадлежали Милану, а это герцогство теперь находилось в зависимости от Карла V, папа Павел III объявил эти два города папскими вотчинами и в 1545 году наделил ими своего сына Пьерлуиджи Фарнезе. Не прошло и двух лет, как новый герцог был убит в Пьяченце в результате восстания знати, примирившейся с его развратом, но возмущенной его монополией на власть и сливы. Павел справедливо приписывает инициативу заговора Ферранте Гонзага, правившему тогда Миланом в качестве наместника Карла, и отмечает, что императорские войска, по счастливой случайности оказавшиеся под рукой, сразу же овладели Пьяченцей для императора (1547). Вскоре после смерти Павла Юлий III назначил сына Пьерлуиджи Оттавио герцогом Пармы; а поскольку Оттавио был еще и зятем Карла, ему было позволено править Пармой до самой смерти (1586).

В Болонье не было заметно никакого упадка. Здесь Виньола спроектировал Портик де Банки для группы торговцев; Антонио Моранди пристроил к университету Архиджинназио, знаменитый своей благородной кортильей; а Себастьяно Серлио написал архитектурный трактат, который по влиянию соперничал с трудами Палладио. В 1563 году папа Пий IV поручил Томмазо Лаурети из Палермо установить фонтан на площади Сан-Петронио. Скульптурная часть работы была поручена молодому фламандскому художнику, который теперь был родом из Флоренции и, возможно, получил свое имя от города, в котором создал свои лучшие работы. Джованни да Болонья, или Джан Болонья, вылепил девять фигур для огромного Фонтана ди Неттуно. На вершине группы он воздвиг гигантского бога вод, обнаженного и сильного; по углам бассейна он отлил из бронзы четырех счастливых детей, играющих с прыгающими дельфинами; у ног Нептуна он поместил четырех изящных дев, выжимающих из груди струи воды. Болонья отправила Джана обратно во Флоренцию с флоринами и похвалами и не жалела о 70 000 флоринов (875 000 долларов?), потраченных на великолепный фонтан. Дух гражданского искусства все еще был жив в Италии.

Бросая прощальный взгляд на Рим эпохи Возрождения, мы поражаемся тому, как быстро он оправился от катастрофы 1527 года. Климент VII проявил больше мастерства в устранении разрушений, чем в их предотвращении. Его капитуляция перед Карлом спасла папские государства, а их доходы помогли папству финансировать восстановление церковной дисциплины и частичную реконструкцию Рима. Полный эффект Реформации в виде сокращения доходов еще не ощущался в папской казне; а при Павле III дух и великолепие Ренессанса, казалось, на мгновение возродились.

Одни виды искусства умирали, другие рождались или меняли форму. Джулио Кловио, хорват, проживавший у кардинала Фарнезе, был почти последним из великих иллюминаторов рукописей. Но в 1567 году в Кремоне родился Клаудио Монтеверди; вскоре к этому искусству добавились опера и оратория, а полифонические мессы Палестрины уже праздновали возрождение церкви. Великий век итальянской живописи заканчивался; Перино дель Вага и Джованни да Удине, эпигоны Рафаэля, повернули искусство в сторону декорации. Скульптура становилась барочной; Раффаэлло да Монтелупо и Джованни да Монторсоли преувеличивали преувеличения своего мастера Микеланджело и создавали статуи с конечностями, искривленными в оригинальных, но причудливых и неуклюжих позах.

Архитектура стала самым процветающим из искусств. Дворец Фарнезе и сады на Палатине были улучшены Микеланджело (1547) и завершены Джакомо делла Порта (1580). Антонио да Сангалло Младший спроектировал Паулинскую капеллу в Ватикане (1540). В Зале Регия, ведущем к Паулинской и Сикстинской капеллам, папа Павел III заказал мраморный пол и панели по проекту Сангалло, стены расписали Вазари и братья Дзуккари, а потолок украсили лепниной Даниэле да Вольтерра и Перино дель Вага. Папские апартаменты в Сант-Анджело были украшены фресками и резьбой, выполненными Перино, Джулио Романо и Джованни да Удине. Второй кардинал Ипполито д'Эсте построил близ Тиволи (1549) первую из двух знаменитых вилл д'Эсте; Пирро Лигорио подготовил планы, Дзуккари украсили казино; а террасные сады до сих пор свидетельствуют о тонком вкусе и безрассудном богатстве кардиналов эпохи Возрождения.