Возрождение

— Предположим, что все это правда, — сказал Эд Брейтуэйт на одном из наших последних сеансов.

— Как смело с вашей стороны, — вставил я.

Он улыбнулся, но продолжил.

— Это не означает, что потусторонний мир, который вам пригрезился, существует на самом деле. Знаю, что это видение все еще преследует вас, но вспомните всех тех, кто, по их заверениям, собственными глазами видел ад и рай — включая Иоанна Богослова. Старики… Старухи… даже дети — и те уверяли, будто смогли заглянуть за эту грань. Книга «Небеса реальны» основана на видениях четырехлетнего мальчика, вышедшего из комы…

— Колтон Берпо, — сказал я. — Читал. Он еще рассказывал о лошадке, на которой может ездить только Иисус.

— Смейтесь сколько хотите, — пожал плечами Брейтуэйт. — Бог свидетель, над этим легко смеяться. Но Берпо видел там свою мертворожденную сестру, о которой до того ничего не знал. Эту информацию легко проверить. Как и ваши истории с убийствами и самоубийствами.

— Убийств с самоубийствами много, а Колтон встретил только одну сестру, — сказал я. — Разница в количестве. Я никогда не изучал статистику, но уж это знаю.

— Я с радостью признаю видения мальчика фальшивкой, поскольку это подкрепляет мой тезис, что ваше видение — стерильный город, существа-муравьи, небо из черной бумаги — тоже ненастоящее. Понимаете, куда я клоню?

— Да. И с удовольствием бы в это поверил.

Конечно, поверил бы. Любой бы поверил. Потому что каждый человек в долгу у смерти, и мысль о том, что мне придется отправиться туда — в то место, что я видел, — не просто бросила тень на мою жизнь: она сделала ее пустой и неважной. И не только мою — любую жизнь. Поэтому я вцепился в единственную мысль. Это моя мантра. Первое, что говорю себе по утрам и последнее, с чем засыпаю.

Мать солгала.

Мать солгала.

Мать солгала.

Иногда я почти верю в это… но есть причины, которые меня останавливают.

Знаки.

Прежде чем вернуться в Недерланд — где мне предстояло узнать, что Хью покончил с собой, убив мать Бри, — я заехал в свой родной Харлоу. Причин у меня было две. Обнаружив тело Джейкобса, полиция могла связаться со мной и попросить объяснений, что я делал в Мэне. Это казалось мне важным (хотя в итоге они так и не позвонили), но было и кое-что более важное: мне нужно было найти утешение в знакомом месте, среди людей, которые меня любили.

Я его не нашел.

Вы ведь помните Кару-Линн? Мою внучатую племянницу? Ту, которую я таскал на руках на вечеринке в День труда в 2013 году, пока она не уснула у меня на плече? Ту, что тянула ко мне ручки всякий раз, когда я оказывался рядом? Когда я вошел в дом, в котором вырос, Кара-Линн сидела между своими родителями на старомодном высоком стульчике — не исключено, что в нем в свое время сидел и я. Увидев меня, девочка закричала и начала так яростно дергаться из стороны в сторону, что упала бы на пол, если бы ее не подхватил отец. Она спрятала лицо у него на груди, продолжая вопить во весь голос. Замолчала она лишь, когда ее дедушка Терри вывел меня на крыльцо.

— Что за чудеса? — спросил он полушутливо. — В прошлый твой приезд мы ее оторвать от тебя не могли.

— Не знаю, — сказал я, но это была неправда. Я надеялся остаться на ночь или даже на две, впитывая в себя нормальность, как вампир питается кровью, но ничего не вышло. Не знаю, что именно Кара-Линн во мне учуяла, но я больше не хотел видеть ее перепуганное личико.

Я сказал Терри, что заехал только поздороваться и не останусь даже поужинать — спешу на самолет в Портленд. Я был в Льюистоне, сказал я, записывал группу, о которой мне рассказал Норм Ирвинг. Он утверждал, что у нее есть шанс выйти на национальный уровень.

— И что, есть?

— Не-а. Не того полета птицы.

Я демонстративно посмотрел на часы.

— Забудь ты про свой самолет, — сказал Тедди. — Полетишь другим рейсом. Пойдем, поужинаешь с нами, братик. Кара успокоится.

Мне так не казалось.

Я сказал Терри, что в «Волчьей Пасти» меня ждут клиенты, и я не могу пропустить запись. В другой раз, сказал я ему. И когда он протянул ко мне руки, я стиснул его в объятиях, зная, что могу больше никогда его не увидеть. Тогда мне ничего не было известно об убийствах и самоубийствах, но я сознавал, что несу в себе какую-то отраву и, возможно, она останется со мной до конца жизни. Меньше всего мне хотелось отравить ей тех, кого я любил.

По дороге к машине я остановился и взглянул на полоску земли между газоном и Методист-роуд. Дорогу давно заасфальтировали, но эта полоска выглядела точно так же, как когда я играл там с солдатиками, подаренными сестрой на мое шестилетие. Я стоял на коленках и играл с ними в тот осенний день 1962 года, и на меня упала тень.

И эта тень никуда не ушла.

- Вы убили кого-нибудь?