Возрождение, или Граната в руках обезьяны

Эврика, Эврика, как я без тебя? Горькая мысль не покидала бедную головку. Сколько открытий предстоит сделать из этих двух книг, а когда познаем слова древнего белорусского народа?.. Книг хватит на годы, переваривать информацию и воплощать в жизнь. Перебирая книги в шкафах, я снова замечтался о великих открытиях, и, как всегда, мысли заканчивались полетом к звездам. Странная книга развернулась в руках, писана двумя языками: белорусским и планетарным. Закрыл ее и прочитал название: «Dictionary – Слоўнiк». В глазах появились слезы.

− Эврика! − забыв о произошедшем, закричал я.

− Она вернулась? Где? − в помещение ворвался, несмотря на больные ноги, старец.

− Извините, это я по привычке. Я нашел белорусско-планетарный словарь. Мы можем читать все книги храма!

− Мы можем выучить их речь?

− Да, мудрость древних не канет в Лету.

Старомир долго водил пальцем по буквам, пытаясь прочитать узорчатый шрифт.

– Какой мудрый человек был митрополит Федор.

– Это почему же?

– Напечатать для нас эту книгу, которая в их времена никому не нужна была и ценностью не являлась.

Снизу на табличке надпись гласила:

«Белорусско-планетарно-белорусский толковый словарь. Изготовлен по наставлению митрополита Полоцкого Федора на собранные паствой средства. Бумага куплена на аукционе Лондонстрит. Отпечатана на музейном экспонате «Canon-2000», струйном принтере, сохранившемся в единственном экземпляре, который любезно предоставил за символическую плату Красидо Евгений. Список прихожан, пожертвовавших средства на благое дело, прилагается к книге».

Развернув ее, мы открыли рты, список лиц, участвовавших в благом деянии, занимал пятьдесят страниц в две колонки.

– Очень дорого обходятся книги, – покачал головой старец.

В тот же час мы погрузились в изучение древних слов. Пробу в переводе слов начали с книги в золотом окладе. Вскоре, ломая язык, мы бэкали на белорусском языке. Старомир предложил для лучшего освоения языка общаться на нем. И мы, путаясь в словах, порой говоря нелепицу, смеша друг друга, через неделю сносно общались на языке древних.

− Вы что, с ума сошли? − на пороге появилась Эврика.

− С ума сходят поодиночке, − не оборачиваясь, ответил Старомир. − Эврика?! Вернулась пропажа!

− Эврика! Каханка мая, прыгажуня, сястрычка даражэнькая! − забыв переключить мозг на планетарный, я обнял ее и закружил по храму.

− Точно, сошли с ума. Ща придушишь и съешь, − задыхаясь, пропищала она. – Отпусти, окаянный.

. . .

За обедом Эврика поведала о приключениях.

– Отчалив от берега, налегли на весла, торопились попасть в деревню, хотя могли и не спеша просто подруливать. Ярик, демонстрируя силу, с бешенной скоростью загребал веслом, бегая с одной стороны на другую, не давая грести мне. На средине реки неосторожным резким взмахом выбил у меня из рук весло, плот стало раскручивать, течение усилилось с вашего берега, плот устремился к нему. Ярик отчаянно махал веслом, пока не защемил меж бревен и сломал его. Деревня проплывала мимо, тогда мы спрыгнули в воду, пробуя тянуть к ближайшему берегу, но силы покидали нас. Еще метров десять оставалось, как предо мной появилось упавшее дерево. Я ухватилась за него, но плот потянул дальше, и сук отломался, накрыв меня с головой мелкими веточками. Далее не помню, очнулась на берегу, Ярик делал искусственное дыхание. Два дня мы догоняли плот. Забежав вперед, доплыли до него, Ярик освободил часть бревен, оставив в связке три ствола для реликвий. С узеньким плотом мы быстро управились, переплыв на другой берег, нас снесло на четыре дня похода.

Вскоре меж кустов заметили воинов, плывущих вдоль берега, еще б немного, и они проплыли бы мимо. Заросли лозы и тростника густой стеной загораживали водную гладь, хорошо, что догадались они кричать по очереди через равные промежутки времени.

. . .

Теперь втроем читали древнейшие трактаты, периодически издевались над Эврикой за незнание белорусского языка. Перебрав гору книг, мы изучили историю края земли Полоцкой, Киевской Руси, Московии. Старомир был чернее тучи, его потрясли войны за безграничную власть, владения и подчинения народов, ради своего блаженства, безнаказанных утех, издевательств и в основном ради желтого металла, блестящих камней. Но порой на его лице долго сияла улыбка, когда читал про настоящих мужей, мудрых правителей, достойно дававших отпор врагу. Как ловко находили компромисс князья, не имея достойной армии, сталкивая лбами более могущественных, оставались сами нетронутыми.

− Я вот одного не пойму, как можно идти убивать тысячи мирных людей, чтоб обратить в свою веру? Что эта за вера такая, совершать крестовые походы, набеги, забирать в плен женщин и детей, сжигать села и говорить о благословлении божьем? Каждый народ верит в своего бога и поэтому имеет право убивать невинных иноверцев?