Возрождение (ЛП)

— Я была счастливым ребенком, — начала я. Он ободряюще кивнул мне, и поэтому,  окунув крылышко в сырный соус и откусив кусочек, я продолжила. — Во всяком случае, из того, что я помню. Мы жили в чудесном доме, окруженном белым забором. — Я улыбнулась. — Гретхен и ее брат, Джон, были моими лучшими друзьями. Они жили буквально за углом.

— Что ты любила в детстве?

Я опустила глаза. Почему я вообще поддерживаю этот разговор? Какой смысл в том, чтобы лучше узнать друг друга? В конечном итоге это приведет лишь к дополнительной боли.

— Эй, — прошептал он, и я снова подняла на него глаза. — Что ты любила?

Я закрыла глаза, и воспоминания по крупицам стали просачиваться в мое сознание — воспоминания о той девочке, какой я была до развода родителей. Это тропинка, по которой я редко позволяла себе идти.

— Я была живой.

Когда я снова открыла глаза, на его лице читалось беспокойство.

— Живой? — переспросил Дэвид.

— Я всегда была чем-то занята. Джон дразнил меня болтушкой, а когда я не тараторила, я сочиняла рассказы или участвовала в каких-то проектах. Я абсолютно все записывала в дневник. Со мной всегда был лист бумаги.

Дэвид нахмурился.

— Я думал, тебе не нравится писать.

Я попыталась вспомнить, когда говорила ему такое.

— Раньше я много писала. Учитель говорил моим родителям, что мои навыки письма и грамматики выше среднего для моего возраста. Моя мама писала статьи для нашей местной газеты и выпустила несколько книг еще до того, как я родилась. Иногда у нее в работе было по два, три романа и как только я стала достаточно взрослой, она заставляла меня сидеть и редактировать их. Когда я ей сказала, что мне нравится писать, а не редактировать, мама сделала строгое лицо и сказала, что у меня нет качеств, присущих автору. Редактура — вот на чем я должна была сосредоточиться. В любом случае, не смотря на это, мы с Гретхен стали издавать неофициальную школьную газету. Я писала коротенькие статейки, иногда о наших одноклассниках, иногда просто выдуманные истории, а она иллюстрировала их. — Моргнув несколько раз, я сделала глоток воды. — Мой папа делал ксерокопии, и таким образом мы выпускались каждую пару недель или даже чаще. Джон называл нас ботанками, но он всегда воровал у нас копию для себя.

— Когда стала старше, ты задумывалась написать собственную книгу?

— Нет, я мечтала об этом только когда была ребенком. Это призвание моей матери.

Убрав руку, Дэвид  отстранился.

— А ты не хочешь иметь с ней ничего общего.

— Верно.

— Почему?

— Моя мама была и продолжает оставаться трудным человеком. Она… — Я изучала стол, пока думала. — Она могла быть отстраненной. В прямом смысле этого слова. Мама была очень ревнивой и иногда, когда у моего отца были командировки или он задерживался допоздна, она могла выпить. От этого становилось совсем плохо. Отец запретил алкоголь в доме, но когда мама была в соответствующем настроении, ее это не останавливало.

Я замолчала, и Дэвид положил свою большую руку на мои нижние ребра, поглаживая маленький шрам.

— Как это произошло?

Ладонь Дэвида несла тепло и утешение, и я накрыла ее своей рукой.

— Той ночью… — остановившись, я закрыла глаза. Глубоко вздохнув и откинувшись на спинку стула, я протяжно выдохнула. Последние пятнадцать лет прошли перед моими глазами. — Та ночь была тяжелой, но все, что случилось потом, было еще хуже.

— Почему?

— Тринадцать лет — не самый лучший возраст для того, чтобы твоя жизнь перевернулась с ног на голову. Я еще только постигала, кто я есть, и все это с легкостью выбило меня из колеи. Я перестала играть, перестала писать, я просто…. просто стала другой после всего произошедшего. Мне пришлось быстро повзрослеть. Внезапно во всей этой ситуации каждый стал ожидать от меня взрослых поступков, но я была всего лишь ребенком. И после всего происшедшего, я хотела заботиться о своем отце так, как это делала мама. Только лучше. Поэтому мне пришлось повзрослеть и научиться себя контролировать.

— Тебе нравится контроль.

— Если я не контролирую себя, то… чувствую беспомощность.

Свободной рукой я взяла что-то на столе, тогда как другая все еще лежала поверх его руки.

— Именно поэтому тебе не нравиться, когда люди прикасаются к тебе?

Я вскинула на него глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Иногда ты вздрагиваешь. Не со мной, конечно. Например, я про того придурка, что ушел ранее.

— Стива?

— Не произноси при мне этого имени снова, ладно? Да, про него, или того бармена на помолвке Люси.

Продолжая этот разговор, Дэвид пытался понять и раскрыть меня, но я пока не определилась — беспокоило это меня или нет. Казалось, у меня не было от него секретов, что было для меня странно, потому что я мало кого пускала в свою жизнь.

— Мне просто не нравиться, когда незнакомые люди дотрагиваются до меня. В этом нет ничего необычного.

— Это может быть связано с тем, что ты постоянно пытаешься контролировать себя? Или даже с тем, что произошло той ночью?

— Не думаю, что хочу говорить об этом, — ответила я, стараясь, чтобы мой тон звучал возмущенно.

Дэвид выглядел разочарованным, но кивнул.

— Ты когда-нибудь читала то, что написала в детстве?