Возрождение Теневого клуба

Вообще-то я тогда вывернулся, избежал неприятной дискуссии, попросив отца помочь мне с математикой. Помощь мне действительно требовалась, а папа так обрадовался моей просьбе, что позабыл об оставленном на автоответчике сообщении от мистера Грина (к счастью, в нём ничего не говорилось о причинах звонка). Хотите верьте, хотите нет, но мы с отцом славно провели время, решая вместе задачки по алгебре. А потом, мне кажется, у отца просто не хватило духу заговорить о Грине. Правда, позже, ночью, я слышал их с мамой встревоженные голоса — они думали, что я сплю.

Папа насыпал хлопьев в мисочку.

— Приду на работу и сразу позвоню ему.

— Хорошо. Он любит, когда люди реагируют немедленно.

Вытаскивая вафлю из тостера, я обжёгся, скривился и затряс рукой. Мама уже ушла на работу, так что на её поддержку папе рассчитывать не приходилось, но он отлично справился самостоятельно.

— У тебя какие-нибудь неприятности, Джаред? Как вообще дела в школе? Ты ничего не натворил такого, о чём нам с мамой следовало бы знать?

На уроках обществоведения мы учили про маккартизм — вам, наверно, эта история знакома. В пятидесятых годах прошлого века некоторые сенаторы, не знавшие, на каком суку повеситься от безделья, решили, что любой, кто чем-то им не угодил — коммунист, образовали комитет и начали задавать людям вопросы типа: «Являетесь ли вы сейчас или являлись ли когда-либо в прошлом коммунистом?» Вот что-то вроде этого и спрашивал сейчас у меня папа. Есть люди — просто доки по части не-отвечания на подобные вопросы.

— Джаред, признайся — ты что-то натворил?

— Насколько я помню — нет.

— У мистера Грина есть причины звонить нам?

— Насколько мне известно — нет.

— А как насчёт твоих друзей? Они ничего не наделали?

— Назвать конкретные имена?

Папа смотрел на меня в упор, как это с ним часто бывало, когда на него находил воспитательный стих и мои ответы ставили его в тупик.

Помощь явилась в лице Тайсона.

— Мистер Грин, наверно, звонил насчёт меня, — сказал он, заходя на кухню. — Он предупреждал, что будет справляться, как идут мои дела в новой приёмной семье. — Тайсон захапал себе мою вафлю. — И как у меня дела?

Папа расслабился. В последнее время он гораздо свободнее чувствовал себя с Тайсоном, чем со мной.

— Если не считать, что на тебя еды не напасёшься, то в остальном дела у тебя что надо. — После чего папа попрощался и ушёл.

— Ух, как я не люблю врать родителям! — пожаловался я Тайсону, оставшись с ним наедине.

— Ну а какой же из меня тогда друг, если я не научу тебя чему-нибудь плохому, — хмыкнул он.

— А, всё равно, — сказал я, — сколько верёвочке ни виться... Отец позвонит Грину, а потом даст мне под зад так, что буду лететь отсюда до Китая.

— Не-а, — возразил Тайсон. — Твой папа не из тех, кто даёт под зад, к тому же он не станет наказывать тебя за то, чего ты не делал.

А вот это ещё вопрос. Что было, то было: родители верили мне, а я их обманул. Кого они послушают на этот раз — меня или моих обвинителей? Когда Теневому клубу пришлось платить по долгам, у меня забрали все привилегии: телевизор, видеоигры, общение с друзьями; я вообще никуда не мог пойти без надзора. Постепенно режим смягчился, но родители пока так и не вернули мне самое важное — своё доверие. А я-то по недомыслию всегда думал, что родительское доверие — это право, а не привилегия.

Пока я размышлял, какой реакции ждать от папы с мамой, в дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге какого-то парня. С причёской ёжиком. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнал в парне Алека. Таковы были последствия его близкого знакомства с «Лунным клеем». Я сделал поспешный шаг назад, почти что ожидая удара, но у гостя было на уме что-то другое. Да и выражение лица у него тоже изменилось. Наряду с гневом и ненавистью на нём явственно читалось кое-что ещё. Страх.

— Я хочу знать, что мне нужно сделать, чтобы ты прекратил свои издевательства, — промолвил он.

Из кухни вышел Тайсон, поглазел несколько мгновений на эту картину, оценил ситуацию и шмыгнул в заднюю дверь, предоставив нам с Алеком самим разрешать свои конфликты.

— Может, зайдёшь? — пригласил я.

— Зачем? Ты, наверно, наковальню над дверью подвесил?

Я отступил и открыл дверь настежь — пусть убедится, что на голову ему ничего не свалится. Тогда он переступил порог. Я заторопился на кухню.

— Вафлю будешь? — спросил я, достав из холодильника пакет замороженных вафель.

— Не голоден.

— Вообще-то эта причёска тебе вроде как даже идёт, — брякнул я и скривился, поняв, какую глупость сморозил.

— Неправда, — возразил он. — У меня щёки слишком толстые. С короткой стрижкой я как хомяк. Так что нужно сделать, чтобы остановить тебя? — снова задал он тот же вопрос.

Значит, он выбрасывает белый флаг; и хотя самонадеянность Алека мне претила, видеть его на лопатках нравилось мне ещё меньше.

— Ты глубоко заблуждаешься, Алек. Твой враг — не я.

— А ты тогда кто? — поинтересовался он. — Потому что ты явно мне и не друг.

Я сунул руки в карманы. Он прав, я ему не друг, но ведь это не моя вина.

— У тебя нет друзей, Алек, — произнёс я. — У тебя есть подданные и прислужники.