Возрождение времени

Большое око требует величайшей аккуратности в обращении. Это единственный инструмент, способный обойти ограничение абсолютно-предельной скорости и мгновенно соединить любые две точки пространства. Хотя другие низкоэнтропийные сущности тоже создавали похожие приспособления, их инструменты не умели пробить завесу небытия, как это делало большое око, подарок древних богов. Но, согласно мудрости, содержащейся в традиционных песнях, к колдовству нельзя прибегать слишком часто – Изгнанница-Смерть, жаждущая уничтожения Вселенной, может обнаружить колдунов.

Призыв через большое око на дальние расстояния применялся только для вызова членов королевской семьи и важных министров, или когда шел суд над особо опасным преступником.

Певун не принадлежал ни к одной из вышеперечисленных категорий.

И все же Король обратилась к нему. Она предстала перед Певуном в большом оке, и его поразило ее величие. Он простерся на полу, не решаясь оскорбить Ее Величество даже взглядом. Почти инстинктивно пробормотал ритуальные формулы поклонения.

Это был второй раз в его жизни, когда он лицезрел Короля.

В его далеком детстве карета Короля однажды проходила по небу родного мира. Маленький Певун сидел тогда в кроне каменного дерева и сумел разглядеть Короля. Какое у нее было чудесное лицо – слишком красивое, чтобы смотреть на него в непосредственной близи. Король была прекраснее всех Гибких, которых он когда-либо видел. Но она была Король – вечно юная, не идущая ни в какое сравнение с другими Гибкими. В сердце Певуна не было плотского желания Жесткого по отношению к Гибкой, в нем жила только чистая духовная любовь, подобная восхищению, которое питают безднодельфины к звездным облакам. По примеру древних поэтов, он научился претворять свою страсть к Королю в красивые, но печальные песни.

В тот далекий день Король, конечно же, не подозревала о существовании Певуна и даже не глянула в его сторону. Прошло огромное количество зерен времени, и теперь он – старик-Жесткий на пороге смерти, а она осталась точно такой же, как в тот день. И она будет жить вечно.

– Ты старейшина Певун? – спросила Король. Холодный и прекрасный голос. Ах если бы она запела! Каким удовольствием было бы слушать ее! Певун постарался прогнать мысль, едва она возникла. Нельзя, чтобы Король обнаружила эту дерзость в его органе мышления.

– Я и впрямь тот недостойный, что носит это имя, – проговорил Певун, трепеща всем телом.

– Явись во Дворец Тысячи Измерений. Я желаю задать тебе кое-какие вопросы.

– Повинуюсь.

Вызов удивил Певуна, но он не стал ни о чем расспрашивать. Быстро включив усик-детектор электрического поля, он попытался установить дальнюю связь. Частота родного мира уже была открыта, и соединение установилось без проблем. Певун отключил большинство своих сенсоров, и его охватило удивительное чувство – как будто он парил на крыльях неописуемо прекрасной мелодии.

Давно забытое тяготение родного мира пробудило его от забытья. Он находился в теле-носителе. Тело-носитель было молодо, и Певун почувствовал прилив сил. Набравшись храбрости, он огляделся по сторонам. С помощью большого ока его орган мышления пересек сорок миллиардов структур, чтобы обеспечить удаленное присутствие Певуна во Дворце Тысячи Измерений, раскинувшемся под звездной пропастью. У Певуна возникло ощущение, будто он сам вернулся в родной мир. Он восхищался открывавшимися его взору видами страны чудес, в которой до этого мгновения никогда не бывал.

Но вскоре он понял: что-то не так. Дворец больше не являл собой воплощение совершенной красоты. Хотя Певун никогда не посещал его раньше, он был уверен, что дворец не всегда выглядел как сейчас. Все вокруг лежало в руинах. Каменные деревья, образующие стены и колонны дворца, засохли; землю под ними устилали алые листья – некоторые из них еще шевелились. Большой зал был наполовину разрушен, и даже алтарь у дальней стены был поврежден до неузнаваемости. Фотонные фрески на стенах затянуты путаницей червеструн. Сквозь разбитые стены он видел остальную часть столицы – тоже сплошные развалины. Повсюду валялись трупы гигантских черепах-земленосцев, и лишь в отдалении одна-две из них еще держались на ногах.

Певун посмотрел вверх. В небе господствовала тьма звездной пропасти. Великолепное сверкающее живое море, некогда обрамлявшее пропасть, по большей части исчезло, а из сотни с лишним летающих городов осталась горстка. Балансоптица, жалобно крича, изо всех сил била израненными крыльями, но едва удерживалась в небе. Надо всем витала аура смерти.

Наконец Певун обратил взор к Королю. Безупречное тело Короля все еще одевало священное пламя, но огонь был очень слабым. А ведь когда-то его ослепительный свет затмевал сияние звездных облаков! Лицо Короля, все еще несравненно прекрасное, выражало безмерную печаль. Король больше не была высшим, несокрушимым символом власти; она выглядела как обычная, отчаявшаяся Гибкая.

Орган мышления Певуна затрепетал: Король и родной мир, как и семя Певуна, стояли на пороге смерти. Но как это может быть? Ведь родной мир вечен, а Король бессмертна!