Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12 (СИ)

Вы знаете, каким бывает счастье? Что вообще называют этим словом? Вы видели, как искрится оно всеми цветами радуги на кончиках пальцев, как ослепительно переливается в воздухе вокруг, настолько ярко, что хочется на миг, на очень короткий миг, зажмуриться и закричать от радости. Оглушительно громко, так чтобы услышали не только те, кто окружает тебя, но и демоны, затаившиеся на самом дне твоей черной души. Они лежат там, ощерившиеся и готовые к бою, неспособные увидеть, что в мире существуют другие оттенки, кроме черного и красного. И тебе настолько жаль их, что ты искренне хохочешь над их страхами и недоверием. Ведь ты, мать твою, счастлив. У твоего счастья есть собственное имя и умопомрачительные глаза сиреневого цвета. Ее волосы такие шелковые на ощупь, и ты просто обожаешь касаться их, наматывать на ладонь, остервенело вдалбливаясь в ее сочное тело. Да, ты обожаешь отмечать ее всеми доступными способами. Чтобы счастье впитало твой запах, чтобы вспоминало тебя, глядя на свои руки и ноги, на следы от твоих клыков на шее, нежной коже ключиц, чтобы его глаза загорались тем особым, лукавым блеском, в котором ты давно потерял себя. Ведь это ТВОЕ счастье. Ты выстрадал его, ты ради него столько вынес, что любой другой бы сдох еще на полдороге к нему. Это не значит, что ты полностью растворился в нем и не ждешь подлости со стороны той самой старушенции. Но ты позволил себе жить в его сиреневом взгляде. И это, Дьявол, самое лучшее из того, что ты позволял себе.

Марианна. МА.РИ.АН.НА. Ма-Ри-Ан-На. Ее имя в ритме моего пульса. Мне иногда казалось, что если бы меня провели через рентгеновские лучи, то можно было бы увидеть, как оно бьется в развороченной грудной клетке, ошалелое и опьяневшее от предоставленной свободы, разбивая ледяные стены хаоса вокруг себя, снова качая черную кровь. Она вдохнула в меня жизнь. Маленькая девушка с крыльями за спиной.

Иногда мне больно просто от мысли, что я мог бы не знать ее, что Влад мог не забрать ее из детдома, что мог не встретить ее в том злосчастном лесу… или встретить слишком поздно, что она могла бы стать чужой женщиной до встречи со мной. Она настолько МОЯ, что даже мысль о другой ее жизни вызывает тошноту и злость.

Понимание, что мог бы никогда не увидеть, как ее выгибает в оргазме, и она кричит, по щекам катятся слезы, она сжимает меня в судорогах, а мне хочется завыть в победном кличе. Да, вашу мать. ДА. Кричи. Вонзайся в меня ногтями. Царапай. Разрывай. Плачь. Плачь в голос. Умоляй. Проси.

Не могу представить, что не знал бы, каково это — склоняться к ее лицу, слизывая соленые слезы, врываясь языком в ее рот, имитируя движения члена в нем. Так же бешено. Осатаневший и голодный. Не давая сделать даже вздоха. Слышать, как несется ее кровь по тонкой вене, и уступать навязчивому желанию. Отстранившись от губ, вонзаться клыками в шею, делая глоток чистой ароматной крови. Глоток на разрыв, после которого меня скручивает в бешеном оргазме, взрывающем тело на отдельные части. Как всегда бывает с ней. До одержимости. Эйфория от дикой агонии удовольствия. Каждый раз… Как в первый.

Наверное, именно таким и бывает сумасшествие в его истинном обличии. Это абсолютная зависимость от другого человека, от ее запаха, от ее глаз, от звуков ее голоса. Это проекция всей твоей жизни на нее одну. К чертям собачьим важную сделку и недовольство самого короля. Я соскучился по своей девочке, и я пересекал океаны, только услышав ее стеснительное "Хочу… ". Не видеться несколько месяцев, и я уже ненавидел и брата, и все его гребаное Братство, из-за которого приходилось быть вдалеке от нее.

Влад, да и отец знали, но вряд ли могли представить, насколько мне безразличны клан и жизни тысячи вампиров в эти минуты. Да и не только тогда. Если бы они могли залезть в мою голову, то долго бы отплевывались от увиденного там.

Истинные короли своего народа, они ставили его потребности выше всего. Выше своих собственных желаний и стремлений. Благородные, умные и любимые Братством.

Я же всегда был эгоистом до кончиков волос. Пусть сгорает синим пламенем весь этот долбаный земной шар, если на нем не будет моей женщины.

Более того, при необходимости, ради нее я бы лично разодрал глотку любому. Тысячи мертвых черных сердец стоимостью в одно ее живое сердце.

Иногда задумывался об этом, и по телу прокатывалась волна страха. Да, Дьявол. Порой я сам боялся этой своей ломки по ней, без нее. Ревновал ее к самому себе. К себе вчерашнему и себе завтрашнему. Потому что казалось, что ее мало, катастрофически мало для меня нынешнего. Сам дарил украшения и сам же дико завидовал тому, что колье или браслет могут прикасаться к ее коже весь вечер, открыто, на глазах у десятков гостей. И тогда я выкрадывал Марианну прямо со званого ужина и затаскивал в темный подвал или комнату для гостей и набрасывался на нее с жадностью ненасытного зверя. Но ведь ею и нельзя было насытиться. Никогда.