Возрождение Зверя

— Твой сы-ы-ын, ты слышал его первый крик. Ты первым взял его на руки. Он спас тебя… твой мальчик спас тебя от смерти дважды, — и наконец прикоснуться приоткрытым ртом, дрожащими губами, скользя по его колючей щеке. Такой холодной, мертвой щеке, сколько раз я покрывала ее поцелуями, сколько раз касалась ладонями, его плоть уже давно стала моей, поэтому мне так холодно вместе с ним, — он вытащил тебя из ада Берита, он вытащил тебя из рук инквизиции, спустя годы после этого. Он любит тебя беззаветно и фанатично и лишь поэтому не может простить того, что я давно простила. Не трогай детей, Ник. Твоих детей, наших детей, — Боже, этот запах… как же я тосковала по этому запаху, и как мне страшно чувствовать его сейчас, когда все тело болит от побоев, а в голове пульсирует его голос, отдающий омерзительные приказы, чувствовать, как безумно люблю этого палача, — Хочешь, накажи меня? Накажи, как посчитаешь нужным. Я все приму от тебя. Слова не скажу. Или скажу все, что ты пожелаешь. Только не трогай нашего сына… я не прощу, и ты себе не простишь.

* * *

Тварь смеялась. Она хохотала так громко, что мне казалось, трясутся стены всего замка. Мне казалось, весь он шатается, качается из стороны в сторону и вот-вот рухнет, похоронив под своими обломками нас троих.

Она смеялась не над ней. Тварь насмехалась над остатками льда, начавшего стекать горячей, почти огненной водой, когда Марианна подбежала ко мне. Как легко было быть холодным вдали от нее. Не чувствуя тепла ее тела. Не чувствуя, как вжимается оно в мое, как топит ледяные канаты, сдерживавшие Зверя глубоко внутри. Обжигает мою рубашку слезами, а у меня чувство, что они насквозь растворяют ткань и кожу под ней. Мне кажется, я ощущаю запах паленого мяса.

"Браво, — тварь хлопает в ладоши, — Бравооо"

И меня начинает колотить ознобом. Трясти от контраста моего льда, который она топит с абсолютной безжалостностью, с пламенем ее кожи.

— Лжешь, — оттолкнув Марианну от себя, жадно вглядываясь в бледное лицо, в дрожащие губы, позволяя Смерти ухмыляться кристально-чистым слезам.

"Таким же чистым, как воды самых ядовитых озер, шагнув в них один раз, уже не сможешь выбраться на берег, — отрешенно констатирует моя тварь."

— Я все знаю. Эта ложь так же омерзительна, как и ты сама.

Обхватив ее плечи ладонями, резко дернуть на себя, пытаясь удержаться на поверхности озера… и все же не сумев отвести взгляда от его дна.

— Я знаю гребаную, блядскую правду, Марианна. Знаю, что ты за сука. Знаю, какая ты… с кем ты трахалась и с кем зачала своего ублюдка, которого все эти годы пыталась навязать мне. Какого, мать твою, хрена?

Срываясь на крик. Потому что продолжает колотить… и я с ужасом понимаю, что это не озноб. Это дрожь. Так дрожат цепи. И мои пальцы, пока я зачем-то развязываю ей руки. Резко поднял голову, чтобы увидеть, как тварь, склонив свою, наблюдает за нами со стороны, удерживая на цепях дергающегося резкими рывками Зверя.

— Какого хрена ты прививаешь мне чувство вины?

Шипение. Оглушительно громкое. Так он выпускает пар через сжатые клыки. Встряхнуть головой, когда в ней раздался громкий лязг металлических звеньев.

Лучше бы она молила о пощаде другими способами. Лучше бы угрожала или признала свою вину. Но не смела называть его моим сыном. Словно снова и снова отбирала у меня то… то, что мне обещали, но что никогда не принадлежало мне на самом деле.

— Прикуси свой поганый язык и не смей никогда лгать мне, тварь. Я все вспомнил. Я знаю, что ты такое. Я знаю, мать твою.

* * *

Его ярость походила на истерику. Его трясло сильнее, чем меня саму контрастом с отрешенностью несколькими минутами ранее. Дикими эмоциями, от которых его тело покрылось мелкими каплями пота и в глазах появились красные прожилки. Ему больно. Ему невыносимо больно, и он держится изо всех сил чтобы я этого не увидела. Чтобы никто не увидел. И меня ответной волной накрывает его мучениями сильнее, чем моими собственными.

Освобожденные руки, которых касался своими, выкручивая за спину взлетели к его шее, трогая пальцами многочисленные шрамы под окровавленным воротником. Материал загрубел словно камень, настолько пропитался кровью этого безумца, наносившего себе увечья чаще в десятки раз, прежде чем менял одежду. А Морт смотрит куда-то поверх моей головы словно там сидит какая-то сущность и нашептывает ему мерзости. Я даже обернулась… но увидела лишь пустоту сквозь запотевшее стекло бесконечных слез боли и отчаяния.

— Что ты сделал с собой? — я чувствую, как слезы разъедают мне склеры и горло, — Зачем ты так? — Пальцами по выпуклым полосам, одни более свежие, одни постарше, и эти, едва затянувшиеся багрово-красные, а у меня все внутри сжимается и саднит от понимания, что Ник не просто сходит с ума — он умирает от боли, которую в нем кто-то поселил, как адский вирус, и тот сжирает его, — Посмотри на меня… Посмотри мне в глаза. Это не правда. Сэм — наш сын. Не верь никому. Ты же можешь проверить. Сделать анализы. Это же так просто в ваших лабораториях. Останови казнь своего сына. Останови-и-и-и.