«Ты можешь сделать его счастливым, — шептало ей сердце, — потому что ты безумно любишь его».
Она утопила эту бредовую мысль в струе воды из-под крана, вымыла посуду, стараясь не думать о Доминике ван Вийкелене. Затем вернулась в гостиную, поблагодарила миссис Маклин за рассказ — и больше они о профессоре не говорили. Абигайль стала расспрашивать ее о здоровье, сочувственно выслушала мелкие жалобы, и вскоре они отправились спать. Абигайль легла в постель, запрещая себе думать о будущем, потому что в нем не будет Доминика, а она без него уже не представляла свою жизнь, но теперь она знала, что его предали, пусть и очень давно, и он не способен полюбить ни ее, ни какую другую женщину. «В конце концов, — с горечью призналась она, — я уже привыкла к его раздражительности и ледяному тону, и отношение мое к нему от услышанного не изменилось». Теперь она просто не будет обращать на его тон никакого внимания, по крайней мере постарается.
Незаметно пролетали дни с их рутиной и неожиданными проблемами. Погода испортилась окончательно: часто шел мокрый снег, а небо стало безнадежно свинцовым. У Абигайль протекали ботинки, но она не решалась купить новые, так как за первую неделю работы в больнице денег еще не получила, а после того, как она заплатила миссис Маклин за комнату, у нее почти ничего не осталось. Может быть, ей заплатят только по окончании работы в больнице, а о том, чтобы занять денег у Боллингера, не могло быть и речи. Она не хотела встречаться со стариком, пока была опасность заразить его. Ситуация в отделении улучшилась, хотя многие сестры еще не вышли на работу после болезни, но новых случаев заражения не наблюдалось. Жизни детей больше ничего не угрожало, но они нуждались в лечении. Абигайль очень привязалась к малышам и очень радовалась их выздоровлению; даже маленький Янти наконец пошел на поправку.
Пошла вторая неделя ее работы в больнице. Как-то днем в палату пришел профессор, он был один. Осмотрев детей, он внимательно просмотрел результаты анализов и листы назначений, выразил свое удовлетворение их состоянием и спросил Абигайль:
— Когда вы собираетесь вернуться к нормальному режиму работы, сестра Трент?
Абигайль постаралась придать своему голосу сдержанную учтивость:
— Завтра, сэр. Сестра Рицма, наверное, говорила вам, что две сестры выздоровели и выходят на работу, а третья появится к концу недели. Правда, сэр, что карантин с отделения на днях снимут?
— Да. В какую смену вы будете работать? Она знала, но не хотела говорить ему.
— Не знаю — это решает сестра Рицма.
— Когда у вас выходные? — расспрашивал он.
— Мне дадут выходные, как только появится возможность. Сестра Рицма любезно предложила мне самой выбрать удобное время.
— И как вы собираетесь их провести? Хотите куда-нибудь поехать или, может, проведете их с Боллингером? Я могу его отпустить.
— Спасибо, сэр. Я еще не думала об этом. Может быть, я возьму его куда-нибудь погулять или в кино — он любит ходить в кино.
Профессор посмотрел на нее без улыбки, глаза его были задумчивы и серьезны; она надеялась, что он вспомнит, что ей должны жалованье за неделю, но он только сказал «понятно» и величественно вышел из палаты.
Ей определили дневное дежурство — с полвосьмого до четырех. Профессор же обычно приходил к своим пациентам около полудня, а затем после пяти; это означало, что она будет видеться с ним только раз в день, а в операционные дни она была лишена даже этой скромной возможности. «Может, все и к лучшему», — подумала Абигайль. Зато вечера у нее будут свободны, и она сможет почаще разговаривать с миссис Маклин, а по дороге из больницы будет заходить к Болли. Все великолепно устраивается, убеждала себя Абигайль; но сколько еще ей предстоит здесь работать?
Она решилась поговорить об этом с сестрой Рицмой во время перерыва, и та за кофе сообщила ей, что профессор договорился, что она будет работать в больнице до его дальнейших распоряжений.
— Хотя, — сказала сестра Рицма, — надеюсь, что вы не сию минуту покинете нас, потому что еще неделю-другую ваша помощь нам будет очень нужна.
Узнав об этом, Абигайль с легким сердцем вернулась в свою палату.
Сначала ее очень удивляло, что Ян приезжал за ней в больницу. Когда это случилось впервые, она, разумеется, поблагодарила профессора за его любезность, и он, посмотрев на нее сверху вниз, раздраженно объяснил, что, поскольку многие сестры больны, его долг — заботиться о тех, кто продолжает работать, чтобы не остаться совсем без обслуживающего персонала. Больше она этой темы не касалась, но как же приятно было каждый вечер видеть, что «ролле» ждет ее у крыльца и что ей не надо идти одной по безлюдным темным переулкам.