Вестовой пошел искать телегу или тачанку. Пока я с трудом слезал с лошади, подошла немолодая сестра в самодельной косынке с красным крестом. Начала было под моим руководством надрезать верх сапога, но… как увидела кровь и рану, тихо вздохнула и упала в обморок… Пришлось самому разрезать штанину, открыть «индивидуальный пакет», вынимать из широкой сквозной раны куски сукна и всякую дрянь, все залить йодом и сделать перевязку. Обтер руки травой, вынул портсигар и закурил заслуженную папироску. Вестовой за это время нашел тачанку, и я в нее вскарабкался. На коня я уже не мог сесть – это можно лишь сгоряча, сразу после ранения. Вот мы и двинулись! За тачанкой вестовой вел наших коней, с которых буквально ручьями лил пот. Где наши кони прошлой войны!
За нами, шагах в десяти, окруженные конным конвоем, шли пленные. Значит, все же брали в плен. Шли они в облаках пыли, и некоторые говорили между собой… по-английски! Говорили о том, убьют ли их? когда и как? доведут ли живыми до станции? а может, и не убьют?
Я обернулся к ним и спросил, каким чертом они попали к Махно? Оказывается, это были рабочие, выписанные до революции из Англии для работы на наших оружейных заводах. Попали же они к Махно случайно. Это «случайно» могло дорого обойтись!
Одному из них было, вероятно, лет за 60: копна белоснежных волос, седая борода… Говорил он от лица остальных, просил меня их спасти. Но седина его не спасла. Когда конвойные остановились у станции, англичан стали зверски избивать. «На тебе, сукин сын мистер, на память в морду!» Я объяснил коменданту станции, в чем дело, сказал, что, дескать, «союзников» следовало бы оставить в живых. Признаться, далее я не стал заниматься их судьбой. Целый день не ел, устал и начал ослабевать… Еле доковылял, опираясь на карабин, до бронепоезда, на который грузили раненых. Был уже вечер, а под утро мы двинулись. Пути оказались где-то взорванными. Мы долго и повторно чего-то ждали. Лишь через два дня добрались до города Александровска.
На операционном столе сняли заскорузлую повязку. Доктор спросил: «Кто это делал вам перевязку?» Я объяснил, что делал сам. «Неплохо, но неумело». Рана успела за это время сильно загноиться, и нога опухла. Доктор рявкнул: «Труакар!» Это еще что?.. Но когда увидел, что мне грозит, то сердце упало: не то длинная игла, не то шило… а в ушке продет род фитиля, обмакнутого в йод. Не дай боже… Навалились на меня двое дюжих санитаров. Шило стали продергивать взад и вперед сквозь ногу. Если бы не склонилась надо мною молоденькая сестра, может, и завопил бы. Но при ней было неудобно… Гной выдавили, сделали тугую перевязку, и рана постепенно закрылась…
Эвакуировали меня в Новороссийск, где в госпитале среди сестер были знакомые и даже старые друзья (Машенька Хомякова, баронесса Элли Нолькен и т. д.). Уход был отличный. Спал я на балконе и чувствовал себя прекрасно.
На крошечном угольщике приплыл я в Батум, где на нашей даче в Махинджаури отдохнул от трудов праведных. В полк вернулся уже позже, осенью, на Киевский фронт. В Батуме пришла фантазия отпустить усы и бороду. Когда вернулся на фронт, князь Голицын спросил: «Бритва есть?» – «Так точно!» – «Сбрейте эту дрянь!»
Осенью 1919 года эскадроны Сводного полка Кавказской кавалерийской дивизии под сумрачным свинцовым небом двигались по проселочным дорогам нашего Юго-Западного края.
Среди старших офицеров было много больных, и на мою долю выпала немалая честь и тяжелая ответственность впервые командовать дивизионом, то есть обоими Нижегородскими эскадронами.
Ротмистры Тускаев и князь Сергей Львов были больны, так же как и штабс-ротмистры князь Юрий Абашадзе и граф Лев Шамборант, полковники Борис Шереметьев и князь Борис Голицын были при штабе полка, а барон Дмитрий Фиркс заведовал пулеметной командой. Словом, я оказался самым старшим из младших офицеров. Среди них были налицо: Михаил Эссен, Алексей Маклаков, Иван Старосельский, Николай Болдырев, Сергей Кишинский, князь Никита Лобанов-Ростовский, бывшие вахмистры Козлов и Люфт, прикомандированные к полку корнет Майборода (Дагестанский конный полк), поручик Самопаленко (отряд генерала Шкуро) и казак-хорунжий Алексей Беднягин.
Мы продолжали двигаться среди густого тумана, когда вдали показалась длинная колонна, состоявшая из пехоты, конницы, артиллерии и большого обоза.
Сводным полком командовал полковник Северского полка Попов. Он вызвал и приказал двинуть Нижегородский дивизион наперерез противнику, задержать его огнем и тем дать полку возможность фланговой атаки.
Выходило, что роль нижегородцев была не особенно привлекательной: незаметно продвинуться под прикрытием ряда низких холмов, неожиданно появиться перед врагом, спешиться и задерживать его огнем, оставив северцам Попова пожать все лавры. По крайней мере, так мне казалось тогда…