Возрожденные полки русской армии. Том 7

Отношения с всадниками были довольно своебразны и не всегда укладывались в рамки воинского устава: в каждом горце глубоко заложено чувство собственного достоинства и гордости. Офицер, понимавший ценность этих качеств души, мог стать неограниченным повелителем своих подчиненных, и, наоборот, относившийся к ним с пренебрежением терял безвозвратно весь свой авторитет. Точно так же надо было быть очень внимательным к их религиозным взглядам и связанным с ними обычаям. Очень часто вестовой, следовавший в 5—6 шагах за офицером, начинал вполголоса петь молитвы, и для офицера, незнакомого с характером полка, это казалось, конечно, нарушением всяких воинских правил! Но малейшее замечание, а то и взыскание, не принесло бы никакой пользы и повредило бы ему самому.

Из первых дней моего пребывания в полку у меня особо запечатлелись два воспоминания: первое – решительный отказ всадника моего же взвода дать мне его коня, и притом не собственного, а казенного, для поездки в штаб полка, всего за полторы версты; этот случай был с тактом ликвидирован при помощи вахмистра: приказание мое было исполнено, и я получил коня, всадник же по моем возвращении получил от меня приличный подарок, сделанный в такой форме, что не мог задеть его самолюбия, и отношения наши остались наилучшими. Другое воспоминание о служебной исполнительности всадников-кабардинцев и понимании ими своих обязанностей: я был дежурным по полку и, проходя мимо денежного ящика и стоящего при нем часового, отдавшего мне честь, сделал шаг ближе и машинально протянул руки, чтобы убедиться в целости печати, так как мне показалось, что она не в порядке. В то же мгновение надо мной угрожающе сверкнула шашка часового, не говорившего по-русски, но твердо знавшего устав.

Незнание языка значительно затрудняло воспитательную работу офицеров. Между всадниками было много людей, плохо понимавших русский язык, были и вовсе его не понимавшие и знавшие только команды. Приходилось все это учитывать и иметь при себе переводчика. Наши старания изучить кабардинский язык не приводили к серьезным результатам ввиду его трудности.

Когда вести о происшедшей революции дошли до полка и были затем подтверждены знаменитым приказом № 1, в полку ясно почувствовалось начало расслоения: с одной стороны – офицеры и незначительная часть урядников из русских, с другой – обозные команды и большинство низшего командного состава. Что касается всадников – все они шли с офицерами. Сложившаяся обстановка требовала замены развращенных «завоеваниями революции» русских чинов полка туземцами, что и было сделано с началом июньского наступления 1917 года. Прошло это хотя и не без затруднений, но все же безболезненно. Идеи революции были совершенно чужды всадникам и воспринимались ими как нечто враждебное и грозящее бедами. Разнузданность новых революционных властей и преследование ими всего, что имело заслуги перед Россией и Государем, вызвало однажды наивное и трогательное обращение всадников одной из сотен к своему командиру. «Русские, – заявили они, – не хотели слушать Царя и отняли у него престол, напиши ему – пусть едет к нам в Кабарду, мы его прокормим и защитим». Помню точно эти слова, не могу лишь сказать с уверенностью, было ли это в 3-й или в 1-й сотне. Подобные настроения царили во всем полку (я говорю, конечно, о всадниках) и очень озабочивали командование дивизии, так как предполагалось приводить всадников к новой присяге, а это могло вызвать волнения и беспорядки. В конце концов было решено заменить присягу обещанием верности службы. Впоследствии, во время похода на Петроград, мне пришлось наблюдать в нашей сотне зарождение увлекавшей всех мысли: «Придем в Петроград – прямо в Царское Село, к Великому Князю Михаилу – на престол сажать!» Нужно пояснить, что командир нашей 4-й сотни ротмистр хан эриванский[579] был в личных дружеских отношениях с Великим Князем, и это было известно всем в полку. Человек же он был решительный, и потому осуществимость этой идеи никому не казалась невозможной.

С того времени, когда Кабарда исповедовала христианство, во многих стародворянских семьях сохранились реликвии – предметы христианской церковной утвари, а также шашки и кинжалы с изображением на них Христа и Богоматери. Одна из самых уважаемых фамилий Кабарды – Шегеневы – происходила от «шегена», что значит по-кабардински «дьякон».