Возрожденные полки русской армии. Том 7

С началом действий отряда Даутокова-Серебрякова Церетели явился одним из первых к Анзорову, участвовал во многих боях и после освобождения Кавказа от большевиков, уже в мирной обстановке, был убит прапорщиком нашего же полка Султаном Инароковым, как мне передавали. Умирая, Вано просил простить убийцу и не мстить за него. Что послужило поводом к убийству, осталось неизвестным.

В станицах Черноярской и Новоосетинской мы с Николайчиком провели около двух месяцев, когда, наконец, началось восстание. 17 июля произошел первый бой с большевиками в городе Моздоке. Восстание подготовлялось в крупном масштабе, предполагалось надежным людям просочиться в состав формировавшихся большевиками на Минеральных Водах красноармейских отборных частей, одной из которых должен был командовать войсковой старшина К.К. Агоев. Он знал поручика Николайчика и записал нас обоих в свой отряд, и мы должны были уже выехать к месту нашего нового служения и получили маршрут с указанием верных людей, когда внезапно произошло столкновение в Моздоке, которое заставило руководителей восстания раскрыть карты. Фронт создался под станицей Прохладной. Войсковой старшина Агоев сформировал небольшой партизанский отряд, главным образом из офицеров, около 40 человек, которых он, смеясь, называл «любителями сильных ощущений». Сам Агоев был человек чрезвычайно решительный и совершенно выдающийся по своей храбрости. Георгиевский кавалер. 4 июля мы с поручиком Николайчиком были уже в станице Ставропольской в составе этого отряда, приняв предварительно участие в бою в Моздоке. Через несколько дней отряд наш разросся, и поручик Николайчик получил в командование сотню, а я взвод. Несмотря на ненависть к большевикам, казаки, однако, дрались неохотно, дисциплины не было. Эсеровское правительство Бичерахова (брата генерала), возглавлявшее восстание, боялось влияния офицеров, дискредитировало их и не позволяло ношения погон. Не хватало и боевых припасов, так что случалось, что пехота, идя в бой, получала по три патрона на винтовку.

Из-за всего этого фронт топтался на месте. Отряд Агоева представлял собой единственную, кажется, часть, в которой поддерживалась дисциплина, и то лишь благодаря влиянию и личным качествам самого Агоева.

Отряд наш действовал самостоятельно на левом фланге всего фронта, то продвигаясь вперед, то подаваясь назад, и участвовал в рейде по тылам красных в составе свободного отряда полковника Барагунова, но общий фронт не двигался.

Во время одного из наших продвижений вперед, кажется – под станицей Солдатской, на нас стала сильно наседать пехота красных. Поручик Николайчик, оставив меня в резерве, пошел в атаку, но перед самым ударом казаки замялись, и он на своем могучем коне оказался один почти в неприятельской цепи. К нему кинулись красногвардейцы с винтовками наперевес, и он, отстреливаясь из револьвера, повернул назад. В этот момент был ранен его конь, и лишь благодаря его необычайной выносливости Николайчик смог все же доскакать до своих.

В июле наконец решено было сдвинуть фронт и взять станицу Новопавловскую. На рассвете 30 июля были взорваны два железнодорожных моста под этой станицей, что лишило противника возможности использовать в бою имевшийся у него бронепоезд. В час ночи на 31 июля наш отряд выступил из станицы Ставропольской с целью обеспечения нашего левого фланга. В темноте мы двигались медленно и часто останавливались. На последней остановке поручик Николайчик обратился ко мне со словами: «Мне что-то спать хочется, я слезу с коня, подремлю». Меня удивило это проявление апатии перед предстоящим боем у него, всегда такого энергичного и хорошо владевшего собой. Когда забрезжил рассвет, войсковой старшина Агоев подал команду трогаться. Николайчик подъехал к нему и, переговорив, возвратился ко мне: «Ты со взводом обеспечишь наш левый фланг. Сейчас начнется наступление, двигайся немедленно!»

Думаю, что, предвидя большие потери, он хотел уберечь меня и убедил Агоева в необходимости обеспечить наш фланг, что вообще не соответствовало характеру Агоева, склонного к риску. Мы пожали друг другу руки и расстались. Вскоре загремела артиллерия и послышалась трескотня пулеметов и винтовок. Я находился почти в тылу у противника и самого наступления видеть не мог. Часам к восьми утра позади Новопавловской стала накапливаться конница противника, и я уже собирался послать об этом донесение, когда увидел, что она отходит. Стрельба стала реже и вскоре затихла.

Я вошел в станицу и стал продвигаться к станции. Красных здесь уже не было, и на улицах стал появляться народ. На перекрестке я увидел телегу, и мои казаки окружили мальчишку-подводчика, расспрашивая его о потерях.