Понедельник,
седьмое декабря. Эдди пришлось поторопиться
с завтраком. Тридцать миль по прямой,
очень плоской, обсаженной деревьями
дороге через поля и деревни Франции.
Чувство поэзии изменяет мне; схватки
идут с частотой раз в каждые пятнадцать
деревьев... Меня осматривает акушерка:
возможно, это случится сегодня после
обеда. Кажется, ждать очень долго; сейчас
только десять часов. Мы очень волнуемся.
Боль становится все более навязчивой.
Через некоторое время начинаются
схватки, частые и очень сильные. Ноги
подкашиваются. Я ложусь на одну из
кушеток в комнате для встреч. На секунду
меня охватывает сомнение: почему я
отказалась от эпидуральной анестезии?
Мне не пришлось бы тогда терпеть эту
боль. Кажется, я не смогу ее перенести:
слишком она сильная, а я не героиня. Я
начинаю кричать - и это помогает. Боль
не прошла, она все сильнее с каждой
схваткой, но крик помогает с ней
справиться. Я вдруг утыкаюсь лицом в
жакет Эдди, который лежит на кушетке.
Это его запах. Он сам тоже здесь, но боль
так сильна, что мне не хочется, чтобы он
дотрагивался до меня, Странно, но он
спокоен. Сейчас десять минут двенадцатого.
Я прошу Эдди пойти и привести кого-нибудь:
боль слишком сильная. Приходят акушерка
и доктор Оден, спокойные и уверенные. К
их удивлению и к моему облегчению,
раскрытие полное. Доктор Оден говорит
о синей воде и пляжах; они начинают
наполнять бассейн. В сопровождении Эдди
и доктора Одена я иду в родильную комнату.
Солнечный свет струится в окна. Доктор
Оден что-то бормочет под нос. В родильной
комнате я раздеваюсь. Комната полутемная,
стены выложены коричневой плиткой,
пол теплого оттенка, просторный настил,
покрытый множеством подушек, и
большой родильный стул. Я благодарна
за то, что здесь так спокойно. Чувства
не смогли бы воспринять больше информации.