Возрожденный молнией

— А, ну понятно. Говорил тебе, брось заниматься этой хернёй, — его глаза зло сузились, под кожей заходили желваки.

В такие моменты он особенно пугал меня — сквозь обаятельную внешность проступала другая сущность, жестокого и властного человека, способного своими сильными крепкими пальцами в два счёта сломать жертве шею.

— Ты вспомнил, где хранил эти материалы? — поинтересовался он.

— Нет. Но Кларк дал наводку. Банк на пятой авеню. Там ведь есть банк?

Франко удивлённо приподнял брови, с жалостью взглянув на меня, как на тяжелобольного. А меня объяло жаром. Что за бред я несу? Как я могу не знать, есть ли там банк или нет? Впрочем, я всегда могу объяснить это амнезией.

— Есть, конечно. Bank of America. Отделение на углу западной 17-ой стрит и 5-й авеню. Ключ от банковской ячейки не потерял? Который я дал тебе? Coglione.

"Coglione" по-итальянски означало "полный идиот". Я почему-то знал это. Но кого назвал Франко идиотом, меня или себя, уточнять я не стал.

— Не потерял.

— Eccellente. Le ore del mattino hanno l'oro in bocca. Утро вечера мудренее. Утром поедем в банк за твоими материалами. Где тебе надо будет их передать?

Франко не сомневался ни на минуту, что я отдам их, лишь деловито интересовался, где встреча.

— Сказали, завтра вечером позвонят и сообщат. Но я должен прийти один, Франко. Без никого.

— Ну да, конечно, — он брезгливо приподнял крылья изящно вырезанного носа. — Так я тебя и отпустил. Figli di cagne. Сукины дети. Не волнуйся. Всё будет тихо и аккуратно. Только сделаю пару звоночков. И давай спать.

Весь этот разговор всплыл в голове, пока я спускался по лестнице. Вошёл в гостиную, залитую мягко утренним светом.

Подложив правую руку под голову, на низком кожаном диване в расслабленной, но на удивление изящной позе, спал Франко. На свесившейся до пола левой руке блестела на мизинце большая печатка. Сквозь расстёгнутую на груди белую рубашку выпирали хорошо развитые мышцы, кудрявились иссиня-чёрной порослью. Даже спящий он излучал пугающую мощь дикого зверя, что неприятно напомнило о кошмаре, привидевшемся мне ночью.

Что-то блеснуло у него на груди, и я рефлекторно сделал шаг, пытаясь разглядеть плоский овальный кулон на чёрном шнурке.

В железные тиски сжало горло. Франко распахнул глаза, выплеснув из них дикую злобу, стал душить. Перехватило дыхание, ударила в голову кровь. Но тут же он отпустил меня. Присев на диване, мягко улыбнулся.

— Извини. Ты так внезапно появился.

Потёр лицо рукой и потянулся с хрустом, словно хотел расправить крылья за спиной. Зевнул, показав желтоватые, но крепкие зубы со сломанным наполовину левым клыком.

Я покрутил головой, ощупывая шею, которая ещё горела от железных пальцев итальянца. Рядом с Франко я ощущал себя, будто со скорпионом или смертельно ядовитой змей, которой не дай бог наступить на хвост, тут же обовьётся и укусит.

Захватив свои вещи, я отправился в ванную комнату Лиз, а Франко — в мою. Там я залез в ванну, и начал обливаться то ледяной, то невыносимо горячей водой, чтобы хоть как-то избавиться от сонливости. Забыться в тяжёлой дрёме удалось лишь под утро и, продрав глаза, я всеми силами боролся с желанием упасть на кафельный пол и уснуть.

Когда брился, вглядываясь в зеркало в пластиковой розовой оправе — Лиз любила этот "поросячий" цвет — отметил, насколько я, то есть внешность моего репортёра-ирландца, изменилась к худшему. Фиолетовые круги под глазами, лицо серое, сквозь обветренную кожу разбежалась красная паутинка прожилок, в уголках рта залегли скорбные складки, голубые глаза будто выцвели.

Зачем я вообще ввязался в эту авантюру с расследованием дела Джонса? Да, мне жаль девушку, я привязался к ней и теперь она в лапах бандитов по моей вине.

Перед мысленным вздором вспыхнул образ, словно сошедший с афиши голливудских фильмов "Golden age". Стройная фигурка, перехваченная в узкой талии ремешком, платье с расширяющейся книзу юбкой-колокольчиком в горошек. Серо-зелёные глаза и то обожание, которое излучали они. Никогда, ни одна женщина так не относилась ко мне. С такой трогательной нежностью и заботой. За более чем полвека женщины стали настолько самостоятельными и независимыми, что добиться от них такой преданности стало немыслимо, почти невозможно.

Впрочем, почему же Лиз в руках бандитов по моей вине? На самом деле, всю эту кашу заварил вовсе не я, а Кристофер Стэнли. И зачем он сделал это, я не знал. Может быть, он реально был эдаким рыцарем без страха и упрёка, дон Кихотом, который пытался бороться с мерзавцами. Или хотел выбиться в знаменитости, по примеру Навального или основателя "Викиликс" Джулиана Ассанжа.

А теперь мне приходится отрабатывать карму этого по сути чужого мне человека, доделывать то, чего он не успел.

Чёрт возьми, я ощущал себя измученным, выпотрошенным, как рыба физически и морально. И, кажется, уже подумывал о том, как сбежать из этого мира обратно в Россию двадцать первого века. Сделать я мог это легко. Просто покончить с собой. И тогда моё сознание вернулось бы в тело, которое осталось в доме колдуна Кастильского. И теперь уже навсегда.