Возвращающий надежду

Наконец Антуанетта, жена его отца, всё ещё сидя в седле, сказала братьям:

— Мужчины, вас оскорбляют. Разве вы не слышите?

Братья переглянулись с таким видом, точно не были в этом уверены.

— Трусы, — сказала Антуанетта сквозь стиснутые зубы. — Он же один. При вас оружие.

Только тогда братья обратили внимание на ту странность, что незнакомец-то безоружен. Младший оказался решительней: с седла метнул в Одиго охотничий дротик. Тот слегка отклонился, не сходя с места, как будто в него запустили камешком. Дротик вонзился в землю.

— Убейте его, — сказала Антуанетта, стараясь освободиться от неопределённого страха. — Пронзите его, ну! Нет, пусть его свяжут слуги. Эй, слуги!

И, спрыгнув с коня, она подтолкнула слуг. Лишь теперь неизвестный убедился: среди обступающей его челяди ни одного знакомого лица! На всех куртках — герб Оливье! Правая рука Одиго потянулась к бедру и вытащила из-за пояса маленький, странной формы молоточек с обушком и острым лезвием. Все тотчас же шарахнулись. Будь у врага пистолет — но страшное оружие неизвестного назначения, наверное, отравленное…

Нет, ничего не произошло. Мужчина с печальной полуулыбкой поглядел на топорик и убрал его. Потом спять заговорил, странно произнося французские слова.

— Гостеприимно встретила меня Франция! Брошенные фермы, оспа, собаки с чурбаками… Бездельники топчут хлеб, а мужики прячутся, как кролики. Нет, кроликам, я вижу, живётся куда привольней. Отчего это издали всё кажется таким прекрасным?

Никто ничего не понял. «Он сумасшедший», — пробормотала Антуанетта.

Мужчина быстро к ней обернулся и сделал учтивый поклон.

— Вы правы, сударыня, — сказал он с грустной улыбкой, — разумным меня не назовёшь. Да, годы, проведённые в лесах… Лучше было оставаться там! Извините. Представлюсь: Одиго. Бернар Одиго.

Лицо Антуанетты выразило безмолвное «ах!». Но её голова работала куда быстрей, чем мозги её братьев.

— Отлично, — сказала она, — это очень кстати. — Она повернулась к братьям, и голос её звякнул сталью. — Сеньоры, вы слышите? Перед вами дезертир из королевской армии, тот, кого три года разыскивают как преступника и о ком плачет верёвка, — презренный сын славного отца, преступник Одиго!

…Он не сопротивлялся, когда слуги с недобрыми лакейскими усмешками стягивали верёвками его плечи. Лицо его приняло по-индейски невозмутимое выражение, с головы упала мохнатая шапка, светлые волосы рассыпались; кто-то подкинул старую шапку ногой, кто-то, мстя за страх, пнул его коленом. Он обернулся и тихо попросил:

— Прошу вас, оставьте мне топорик. Это дар вождя племени оджибвеев — Сидящего Оленя.

Просьба эта была встречена дружным смехом и как бы сорвала с Одиго ореол таинственности. Топорик передавали из рук в руки. Конюх поднёс его старшему Оливье, пояснив тоном знатока:

— Опасная штука в руках дикаря, сьер.

Сеньор Якоб повертел в руках странную вещь и почему-то решил:

— Свалите этого дикаря на землю.

Выполнить это оказалось трудно. Опутанный по всему телу верёвками, концы которых держали и дёргали слуги, Бернар, как дикая кошка, упорно вставал на ноги. Забава понравилась. Слуги, хохоча, поочерёдно тянули каждый в свою сторону, и пленник падал, но тотчас же вскакивал, пока кто-то не догадался захлестнуть его ноги петлёй. Тогда к лежавшему подошёл старший брат. С глупой важностью он поставил на грудь пленному ногу:

— Я привёл Сидящего Оленя в лежачее положение.

Это вызвало новый взрыв хохота. Младший брат, завидуя такому успеху, долго ходил вокруг пленного и, не придумав ничего, плюнул ему в лицо. Все бросились врассыпную, потому что Одиго вскочил. Измазанный грязью, растрёпанный, связанный, он был страшен: лицо его исказилось. Он сказал, глядя в лицо младшему:

— Ты ещё молод. Но скоро умрёшь.

С такой силой уверенности это было сказано, что у всех пресеклось дыхание. Но конюх свалил пленного ударом кулака, проворчав сквозь зубы:

— И без тебя слишком много господ…

Его поволокли в Чёрную башню. Антуанетта напутствовала:

— День и ночь охраняйте!

Но, ступив на порог гостиной, она сказала старшему брату:

— Ты знаешь, мне страшно. Что скажет муж?

Туповатое лицо Якоба помрачнело. В ответ он сделал решительный жест рукой, и она его поняла.

А Одиго, как пойманного волка, тащили по земле. Его меховая куртка изодралась, обнажились смуглые плечи, волосы сбились бесформенными комьями. Сперва он что-то выкрикивал, потом умолк. Его швырнули в лодку и через канал перевезли к Чёрной башне.

Вода в канале омывала её подножие, был прилив, и дверь оказалась на треть под водой. Когда её открыли, вода неторопливо двинулась внутрь; Бернара внесли в башню и положили на широкий выступ фундамента. Потом заперли дверь. Конюх остался снаружи в лодке.

Пленный обезумел от ярости, боли и удивления: как могли так обойтись с ним, хозяином этого замка, сыном сьера Одиго? Эта мысль была нестерпима. Оставшись один, он напряжённо думал, что бы это значило, пока не восстановил в памяти прошлое и предупреждение ткача.