Возвращаться – плохая примета

Ровно через неделю после этого Арина вновь сидела в приемной перед кабинетом Сячинова и ждала, когда тот освободится. Сячинов проводил совещание.

– Какое совещание, Ариша?! – округляла глаза секретарша Валечка, потчуя ее домашними ватрушками с чаем. – Разнос это! Скорее крах! Полный и бесповоротный крах!

– Крах чего?

Арина доедала уже вторую ватрушку, а съела бы и еще. Только здесь к ней вдруг вернулся аппетит. Впервые за неделю она смогла чего-то пожевать и выпить чаю с удовольствием. Она даже улыбнулась пару раз Валечкиным ахам по поводу участи несчастного Сергея Ивановича, оставленного молодой женой и не принятого старой.

– Но нельзя же так, Ариша, с человеком! – сокрушалась Валечка и без конца смотрелась в зеркальце, закрепленное перед монитором. – Он же переживает! Ладно молодая стерва, этой простительно. Но бывшая-то, бывшая… Ты кушай, кушай, Ариш!

И она, подбадриваемая секретаршей Сячинова, уплетала ватрушки, хлебала чай.

Она не ела ничего после того, как Перцев ушел из ее дома, громко саданув сначала входной дверью, потом воротами.

– Это у них семейное, – горько прошептала она себе и впала в недельное забытье.

Очнулась через несколько дней, когда к ней снова явился Митин. Да не один, а на пару с женой. Прошли в кухню, сначала стеснительно толкаясь у порога, не зная, что делать с обувью. Арина махнула рукой, велев им не разуваться. Они сели напротив, помолчали, а потом он, толкнув жену локтем, приказал:

– Говори!

– Аришенька, был у нашей Аллочки ухажер-то, был, – покаялась мама Вера со слезами.

– Я догадывалась, – кивнула она. – И кто он?

– А вот этого я не знаю! – воскликнула Вера с горечью, муж снова ее толкнул, и она огрызнулась: – Хоть весь бок мне проширяй, не знаю! Не видела я его никогда. Она как говорила с ним по телефону…

– По мобильному или городскому? – тут же уточнила Арина, немного пробуждаясь от забытья.

– По маленькому, по мобильному, – кивнул Митин. – Она с ним шепталась всегда, мать рассказывает. В комнате запрется и шепчется.

– Какие-нибудь эмоции выражала ваша дочь при этом?

Арина наморщила лоб. Если Алла говорила подолгу с мобильного с кем-то, то с кем именно, уже должны были пробить. Почему тогда до сих пор нет никакой информации об этом человеке? И мог ли это быть Ветров, мог он звонить из тюрьмы? Мог, самой себе ответила Арина. Сейчас в тюрьме достать мобильный с безлимитным тарифом не проблема.

– В каком смысле эмоции? – озадачился Василий Николаевич.

– Ну… Радовалась. Печалилась. Смеялась. Плакала? Что-то же было?

– Было! – подскочила с места мама Вера. – Прямо за неделю до своей кончины она плакала. Я когда услыхала через дверь-то, не поверила. Сначала она как-то так воскликнула: ну при чем тут это, зачем тебе это, это опасно?! А потом вдруг расплакалась.

– Значило ли это, что она поссорилась со своим знакомым, назовем его так?

И сама тут же прокрутила слова Аллы в голове еще раз.

Что же, они вполне подходили по смысловому значению под Ветрова, под его побег из тюрьмы. Алла могла сильно расстроиться из-за его решения восстановить справедливость, потому что понимала, это конец их надеждам на будущее. Если даже Ветрова оправдают за убийство четырех человек, его все равно посадят за побег.

– Значило, наверное. Потому что она потом несколько дней ходила сама не своя, – кивнула Вера. – Потом немного забылось, и тут снова этот звонок. Следователь-то сказал, что установили, откуда звонили-то. С таксофона нашего. А кто, чего, никто не видал.

– Понятно…

Ее взгляд вдруг упал на потухшие неделю назад поленья в камине, вспомнился тот вечер, когда она их поджигала, и сделалось так горько, что она еле сдержалась, чтобы не разреветься при посторонних. Больше всего в уходе Перцева ее ранило не его пакостничество, а его нежелание объяснить хоть что-то.

Она задала ему всего лишь два вопроса. Первый: говорил он или нет Инке про окурки возле ее забора? Второй: он покупал цветы в тот день, когда увидал их с Ванькой в ресторане, или нет?

А, нет, она еще его спросила про то, что бы сделал он, случись им с Ванькой помириться?

Ни на один из ее вопросов он не ответил. Побледнел так, что на высоких скулах проступила синева. Глянул на нее остекленевшими глазами и сказал, еле сдерживая ярость:

– Я все понял. И я ухожу! Раз ты такая дура, мне тут не место!

Снова дура, снова одна, снова без объяснений. История повторялась. И с этим ей придется жить. Сначала вообще ничего не выходило, в смысле – жить. Потом вот пришли Митины.

– Вы его никогда не видели, жениха этого? – встряхнулась она, с трудом оторвав взгляд от камина.

– Нет, не видели. Вечерами она сидела дома.

– Точно?

– Точно.

Опять все сходилось. Ветров был в тюрьме, куда ей было бегать на свидания?

– А имя… Имя его вам хотя бы известно?

– Да, Василием называла кого-то, – нацепила последнее звено на цепочку ее размышлений мама Вера. – Это я слышала пару раз. Это точно…