Все были смущены резкостью тона верзилы, но никто не хотел с ним связываться.
Поезд подошел к какой-то станции. Паровоз отцепили, и он, пуская клубы пара, со свистом отманеврировал к водонапорной башне – заправиться водой.
Солдаты, звеня пустыми котелками, кинулись за кипятком на станцию.
Неожиданно в вагон вошел жандармский унтер-офицер в новеньком мундире с аксельбантами.
– Кто тут сейчас ругал царя? – сурово спросил он.
Все молчали.
– Не скажете, – продолжал унтер, – отцепим вагон и всех задержим до выяснения личности диффаматора.
– Ну я высказывался, – сказал рабочий, вставая.
– Иди за мной! – скомандовал жандарм и пошел к выходу.
Солдаты молча смотрели вслед долговязому. Каждый думал одно: кто настучал?
Вскоре поехали дальше.
Вечером кондуктор зажег в фонарях стеариновые свечи, которые ужасно коптили. Затеяли общий чай. С удовольствием ели сало и вареные яйца с белым хлебом. Инцидент с рабочим постепенно стерся, но языки прикусили. Говорили в основном о скудных урожаях в последние годы, яловости коров и о бабах, переставших рожать, так как солдатам почти не давали отпусков, да о ветшающих без хозяина избах. Во всех несчастьях винили немцев.
Как-то во время перекура Назаров разговорился с бывалыми солдатами. Они вмиг разгадали в нем барина, а узнав, что он студент университета, закидали вопросами. Спрашивали о причинах войны, дескать, чего это немцу неймется, а также крещеный ли это народ и не по-латински ли они веруют во Христа? Видно было, что воевать мужичкам неохота, но за Рассею постоять никто не отказывался. Крестьянский патриотизм отличался практичностью: «На кой нам сдалась эта пеханая Галиция, когда своя земля без хозяина сохнет. Ежели немецкий кайзер накудесил, то его одного и выпороть, а людишек разогнать, пущай бегут с миром, и мы потекем до дому».
Штаб пехотной дивизии размещался в центре полуразрушенного последними боями села и занимал несколько домов. Юрия направили в одну из соседних хат – к командиру артиллерийской бригады. Отрапортовав, как положено, старшему адъютанту, он передал ему свои документы. Адъютант сделал на них пометку: «Шестая батарея».
Вечером Назарова вместе с почтой отправили на санях в шестую батарею, стоявшую в лесу за рекой Стоход. Прибыв на место, он коротко огляделся. Позади орудий виднелись землянки для офицеров и солдат. Юрию указали на самую большую: «Тут, ваше благородие, офицерские палаты».
Спустившись вниз, он с удивлением обнаружил довольно просторную комнату с длинными и узкими, как кошачий прищур, окнами под потолком. Вдоль стен располагались походные койки, под ними чемоданы, а в центре – большой стол с огромным самоваром. Судя по всему, офицеры ужинали.
Новоприбывший смущенно представился. Тут же встал командир батареи подполковник Елизаров и сказал, что рад боевому пополнению. Назаров молодцевато отрапортовал командиру, а Елизаров представил ему присутствующих: старшего офицера, штабс-капитана и трех молодых прапорщиков.
– Вам повезло, что попали в нашу батарею, – говорил подполковник, – она у нас юридическая. Все мои офицеры, кроме штабс-капитана, адвокаты. Так что скидывайте шинель, будем ужинать.
Назаров разделся и присел к столу. После дорожного сухоядения горячие щи и гречневая каша показались райской пищей. К тому же он продрог, и его угостили водкой.
Офицеры расспрашивали о Москве. Потом начались разговоры о политике. Почти все были недовольны существующими порядками, ругали царя и министров. Получив урок в вагоне поезда, Юрий помалкивал. К тому же он устал и сразу после ужина лег спать.
Рано утром подполковник Елизаров повел его через лабиринт окопов на передовые позиции. Они пришли на наблюдательный пункт, помещавшийся в замаскированном блиндаже. Командир подвел Юрия к подзорной трубе и показал уже пристрелянные цели. На участке фронта, занесенном сугробами, выделялись четкие линии неприятельских окопов. Дальше виднелись разбитая колокольня, церковь и сожженная деревенька.
– Это и есть фронт, – сказал подполковник. – Вы его представляли иначе?
– По правде сказать, да.
– Ранней весной здесь все придет в движение. Вопрос в том, в какую сторону двинемся.
– Вы верите в победу, господин подполковник?
– Да, шансы большие, если у нас кое-что переменится.
– К весне у нас должно быть изобилие снарядов и многомиллионная армия, – солидно поддакнул Юрий.
– Не только материальный перевес решает дело, – не поддержал его оптимизма командир. – Рыба гниет с головы, слыхали? Значительная часть высшего командования состоит из немецко-балтийского дворянства. В душе они, конечно же, сочувствуют Германии. Так сказать, зов крови.
– Но ведь летом мы имели успех! Хотя бы знаменитый прорыв Брусилова…
– Ну и каков результат? Уложили десятки тысяч солдат, а продвинулись всего на тридцать километров. От нашей двадцатитысячной дивизии осталась горстка людей. Мы потеряли две батареи. Союзничков-то выручили, а вот нас выручать некому.
– Что же делать, господин полковник?