Возвращение

- Дубина ты, - нетерпеливо обрывает его Вилли, - видишь фрак? Ласточкин хвост, соображаешь? Самое модное сейчас! И знаете, что мне пришло в голову? Я закажу себе такую штуку из шинели. Распороть, выкрасить в черный цвет, перешить, хлястики выбросить, словом - шик!

С каждой минутой он все больше влюбляется в свою идею. Но Карл охлаждает его пыл.

- А брюки в полоску у тебя есть? - спрашивает он резонно.

Вилли озадачен. Но только на мгновенье.

- Стащу у своего старика из шкафа, - решает он. - Да в придачу захвачу еще его белый свадебный жилет, и тогда посмотрим, что вы скажете о красавце Вилли! - Сияющими от восторга глазами он обводит всех нас по очереди. - Эх, заживем мы теперь, ребята!

Дома я отдаю матери половину полученных в казарме денег.

- Людвиг Брайер здесь; он ждет в твоей комнате, - говорит мать.

- Он, оказывается, лейтенант... - отец удивлен.

- Да, - отвечаю я. - А ты разве не знал?

У Людвига сегодня вид более свежий. Его дизентерия проходит. Он улыбается мне:

- Я хотел взять у тебя несколько книг, Эрнст.

- Пожалуйста! Выбирай любую, - говорю я.

- А тебе они разве не нужны?

Я отрицательно качаю головой:

- Пока нет. Вчера я попробовал читать. Но, знаешь, как-то странно - не могу как следует сосредоточиться: после двух-трех страниц начинаю думать о чем-нибудь другом. В голове точно плотный туман. Ты что хочешь? Беллетристику?

- Нет, - говорит Людвиг.

Он выбирает несколько книг. Я просматриваю названия.

- Что это ты, Людвиг, такие трудные вещи берешь? - спрашиваю я. - Зачем тебе это?

Он смущенно улыбается и как-то робко говорит:

- На фронте, Эрнст, я много думал, но никак не мог добраться до корня вещей. А теперь, когда война позади, мне хочется узнать уйму всякой всячины: почему это могло случиться и как происходит с людьми такая штука. Тут много вопросов. И в самих себе надо разобраться. Ведь раньше мы думали о жизни совсем по-иному. Многое, многое хотелось бы знать, Эрнст...

Указывая на отобранные им книги, я спрашиваю:

- И ты надеешься здесь найти ответ?

- Во всяком случае, попытаюсь. Я читаю теперь с утра до ночи.

Людвиг сидит у меня недолго. После его ухода я впадаю в раздумье. Что я сделал за все это время? Пристыженный, открываю первую попавшуюся книгу. Но очень скоро рука с книгой опускается, и я устремляю в окно неподвижный взгляд. Так, глядя в пустоту, я могу сидеть часами. Прежде этого не было. Я всегда знал, что мне нужно делать.

Входит мать.

- Эрнст, ты ведь пойдешь сегодня вечером к дяде Карлу? - спрашивает она.

- Пойду... Ладно! - отвечаю я, слегка раздосадованный.

- Он нередко посылал нам продукты, - осторожно говорит она.

Я киваю. Там, за окнами, спускаются сумерки. В ветвях каштана залегли голубые тени. Я поворачиваю голову.

- Вы часто бывали летом в тополевой роще, мама? - живо спрашиваю я. Там, наверное, хорошо...

- Нет, Эрнст, за весь год ни разу не собрались.

- Почему же, мама? - спрашиваю я удивленно. - Ведь раньше вы каждое воскресенье туда ездили.

- Мы, Эрнст, вообще больше не гуляли, - тихо говорит она. - После гулянья сильно есть хочется, а есть-то было нечего.

- Ах, так... - говорю я. - А у дяди Карла всего было вдоволь, а?

- Он нам иногда кое-что посылал, Эрнст.

Мне вдруг становится грустно.

- Для чего все это, в сущности, нужно было, мама? - говорю я.

Она молча гладит меня по руке:

- Для чего-нибудь, Эрнст, да нужно было. Господь бог, верно, знает.

Дядя Карл - наш знатный родственник. У него собственная вилла, и во время войны он служил в военном казначействе.

Волк сопровождает меня. Я вынужден оставить его на улице: тетка не любит собак. Звоню.

Дверь отворяет элегантный мужчина во фраке. Растерянно кланяюсь. Потом только мне приходит в голову, что это, верно, лакей. О таких вещах я за время солдатчины совершенно забыл.

Человек во фраке меряет меня взглядом с ног до головы, словно он по меньшей мере подполковник в штатском. Я улыбаюсь, но моя улыбка остается без ответа. Когда я стаскиваю с себя шинель, он поднимает руку, словно собираясь мне помочь.

- Не стоит, - говорю я, пробуя снискать его расположение, и сам вешаю свою шинелишку на вешалку, - уж я как-нибудь справлюсь. Я как-никак старый вояка!

Но он молча, с высокомерным выражением лица, снимает мою шинель и перевешивает ее на другой крючок. "Холуй", - думаю я и прохожу дальше.

Звеня шпорами, навстречу мне выходит дядя Карл. Он приветствует меня с важным видом, - ведь я всего только нижний чин. С изумлением оглядываю его блестящую парадную форму.

- Разве у вас сегодня жаркое из конины? - осведомляюсь я, пробуя сострить.

- А в чем дело? - удивленно спрашивает дядя Карл.

- Да ты вот в шпорах выходишь к обеду, - отвечаю я, смеясь.

Он бросает на меня сердитый взгляд. Сам того не желая, я, очевидно, задел его больное место. Эти тыловые жеребчики питают зачастую большое пристрастие к шпорам и саблям.