Возвращение

В этом времени был иной взгляд на право и преступление. Уголовный процесс не разделялся на следствие и суд. Он был состязательным, основанным на гласности, публичности и устности судопроизводства. Спорные вопросы решались, основываясь на принесении клятв и показаниях очевидцев. Суд выступал в качестве наблюдателя и выносил приговор, заслушав истца, ответчика и их свидетелей.

— Ну ладно, раз такое дело… — У Наташи отлегло от сердца. — К тому же Эрих, похоже, скоро станет членом вашей семьи… Не в его интересах портить свою репутацию и лишиться бизнеса. Семью нужно кормить.

Гоблин многозначительно кивнул, подняв указательный палец:

— Вот… Верно мыслишь, Умертвие… Тьфу, привязалось… — шутливо хлопнул ладонью по губам. — Тэрэсия и Ребекка велели тебе кланяться.

— Спасибо, — тепло улыбнулась Наташа. — Как мальчишки? Надо будет навестить их. Вот немного разгребусь с делами…

— Растут… Ручонки цепкие. Как ухватятся за пальцы — не оторвать, — ответно улыбнулся, демонстрируя мозолистые ладони с узловатыми искривлёнными пальцами.

— Господи, как же я вас люблю, — обняла мужчину, целуя в щёку.

— Всё, ступай, — смущённо опустил глаза Уц. — А мне тут надо всё хорошенько посмотреть. Что-то ты много непонятного наворотила. Разобраться бы…

— Ай, да всё понятно, — махнула она рукой, направляясь к выходу, раздумывая, что он имеет в виду. — Это вы о мангале и решётке-гриль? Ничего сложного…

Дверь распахнулась ей навстречу, ударив по протянутой руке и запыхавшийся взволнованный Гензель позвал:

— Хозяйка, там, в кухне… — Беспорядочно махал руками. — Быстрее… — Крутнулся и, оглядываясь на неё, побежал по коридору.

— Господи, что ещё… — приподняв подол платья, поспешила за ним. Тревожно билось сердце. Таким испуганным она пастушка никогда не видела.

Сзади раздавались торопливые шаги Корбла.

С площадки второго этажа отчётливо слышался гул голосов, выкрики и грохот ломающейся мебели.

Наташа, путаясь в полах длинного платья, проклиная наряды средневековых модниц, неслась с лестницы, не чуя под собой ног.

У распахнутой двери в кухню толпилась прислуга. Женщины, настороженно оглядываясь, крестились, шепча молитвы. Глухие тяжёлые удары, сопровождаемые короткими бранными вскриками и сухим треском ломающегося дерева, сотрясали воздух.

Растолкав любопытных, девушка пробилась в «цех» холодных блюд и закусок, замирая.

Обломки длинной скамьи, перевёрнутый стол со сломанной ножкой, гремящая катающаяся кухонная утварь…

Кочаны капусты, свёкла, морковь вперемешку с рыбой и битой глиняной посудой в луже компота из сухофруктов с молочными берегами…

За спиной слышались возгласы:

— Покрошат всё…

— Разнять бы…

— Где стражники?

— А ты попробуй! Подомнут и не заметят.

— Увечной останешься.

По полу, рыча и бранясь сквозь стиснутые зубы, катались два крупных тела. Кому принадлежали обрывки слов, Наташа догадалась сразу. Разглядела как один из драчунов, навалившись и придавив к полу второго, занёс для удара могучий кулак.

— Лободырный… — зло прошипел тот, что был снизу. — Чужеяд…

— Ах, ты, лузер многоцветный… — сквозь разбитую губу процедил раб, целясь противнику в глаз. Но ударить не успел. Ответный удар кузнеца, от которого не устоял бы и годовалый бычок, пришёлся сквернослову прямо в лоб.

— Руди, наподдай ему! — вскрикнула раскрасневшаяся Фиона так вдохновенно, словно сама участвовала в драке.

Пфальцграфиня с удивлением посмотрела на неё. Та без тени сочувствия выдала:

— А пускай разомнутся. Только бы их в поле…

— Ага, да по лопате в руки. Пусть бассейн копают, — согласилась Наташа, сложив руки на груди.

Тёмно-русая голова мотнулась в сторону. Яробор громогласно взвыл:

— Вымесок! Урою!

Вздёрнув Рыжего на ноги, коротко замахнувшись, изо всех сил впечатал увесистый кулак в его челюсть, и Руди, крякнув от неожиданности, пушинкой отлетел к противоположной стене, чуть не завалив посудные полки. На голову градом полетели деревянные дощечки, оловянные кубки, кастрюли с мисками.

— Что ж ты делаешь, окаём?! — в сердцах вскрикнула Фиона, кидаясь на раба с кулаками.

Но он, легко взвившись в длинном стремительном прыжке, уже сидел верхом на кузнеце, и теперь его кулак оставлял на лбу с прилипшими рыжими волосами широкие кровавые ссадины.

— Сучий хвост… — Рубаха на спине русича лопнула и сквозь прореху проступили окаменевшие бугрящиеся мышцы.

— Выпороток… — Крепкие пальцы Рыжего, сжав горло Яробора, безжалостно сжимались.

— Мордофиля… — прорывалось сквозь хрип. Кровь с разбитой губы раба капала на широкую грудь кузнеца.

Мужчины, схлестнувшись намертво, продолжали потасовку.

Гензель, пунцовый, с нездоровым блеском в глазах, уцепившись одной рукой в передник ведуньи, отскочившей от разъярённых мужчин, второй делал короткие выпады, беззвучно повторяя бранные слова.

— Да что ж вы стоите? — Рыбка рванулась к бочке с водой, попутно подхватывая ведро.

Окатив драчунов и решив — по отсутствию реакции с их стороны, — что мало, быстро повторила.

Сцепившийся огромный клубок, остановившись, распался.

Повелительный гневный окрик Корбла и свист кнута заставил всех примолкнуть.