Возвращение

Снимки всколыхнули его душу, и он молча рассматривал свое изображение, вспоминая, что они с Мэри не всегда танцевали согласно канону. Неоспоримое правило танца: «Ведет мужчина», но в их случае оно соблюдалось не всегда. Будь то танго, румба или пасодобль, Джек догадывался, чего хочет Мэри, по едва уловимым с ее стороны движениям, своеобразному языку – ей стоило лишь легонько сжать его руку. На самом деле в их паре вела она. Да и как могло быть иначе, раз уж она начала танцевать, едва научившись ходить, и продолжала до тех пор, пока ноги не начали ей изменять.

Джек обнаружил еще один конверт, набитый фотографиями. На каждой они были запечатлены вдвоем с женой, замершими в принужденных позах, а на обороте стояли дата и название танца, за исполнение которого им достался приз.

– А что стало со всеми этими прекрасными платьями? – не удержалась от вопроса Соня.

– Боюсь, она сдала их в комиссионный магазин на благотворительность, когда не смогла больше танцевать, – ответил Джек. – Ей было невыносимо хранить их у себя.

Хотя Соня немало удивилась, узнав о столь важной странице из жизни отца, такой, о которой даже не догадывалась, она без лишних вопросов поняла, почему ее родители забросили танцы и никогда потом об этом не говорили. Когда Мэри носила Соню, у нее начал развиваться рассеянный склероз, и вскорости она оказалась прикованной к инвалидному креслу.

Соне хотелось задержаться у отца до вечера и еще его порасспрашивать, но она почувствовала, что вопросов, похоже, и так было слишком много. Джек уже сложил фотографии обратно в конверт.

Осталось убрать последний снимок. Он все еще лежал на кофейном столике лицом вниз, и Соня перевернула его, прежде чем протянуть отцу. Группка детишек в шерстяных кофтах ручной вязки. Двое сидят на перевернутой бочке, двое других стоят, привалившись к ней. На лицах натянутые улыбки. Столики на заднем плане наводят на мысль о том, что снимали рядом с кафе, булыжники под ногами – что кафе это расположено где-то в континентальной Европе.

– Что это за дети? – спросила Соня.

– Родственники со стороны твоей матери, – ответил отец скупо.

Соне было уже пора. Они с отцом обнялись.

– Пока, милая, рад был с тобой повидаться, – улыбнулся он. – Желаю повеселиться на танцах!

Пока Соня добиралась домой в тот день, в воображении молодой женщины теснились картинки из прошлого: как ее родители скользили по танцполу. Пожалуй, сегодняшнее открытие проливает свет на то, почему она не может представить свою жизнь без уроков танцев.

Несколько минут Соня хранила молчание: она неспешно пережевывала свой обед в кафе Гранады, капая на стол вокруг себя помидорной мякотью и роняя крошки. Она подняла глаза, и взгляд ее зацепился за серию дешевых, написанных маслом картин, изображавших женщин в длинных платьях с огромными воланами и оборками, – растиражированный образ Испании, клише, но каждый ресторан и кафе города прилежно его поддерживал.

– Ты серьезно хочешь учиться у них фламенко?

– Ну да.

– А тебе не показалось, что танец этот уж больно непростой?

– Меня интересуют только самые основы, – с уверенностью заявила Мэгги.

– Что бы это ни значило, – отозвалась Соня.

Ей казалось, что во фламенко не может быть ничего основного или второстепенного, это отдельный мир, и Соню немного задевало, что Мэгги не поняла этого.

– Да чего ты так взъелась-то? – раздраженно спросила Мэгги.

– Ничего я не взъелась, – ответила Соня. – Просто мне кажется, ты все равно что наши соотечественники, которые приезжают сюда по дешевой турпутевке и интересуются, где здесь можно поучиться на тореадора. Непохоже, чтобы все было вот так просто.

– Ну и ладно. Ты, может, и не хочешь заниматься фламенко, но меня ведь это не остановит?

Подруги редко настолько расходились во мнениях, и стоило такому случиться, это становилось неожиданностью для обеих. Соня не могла объяснить себе, почему ее так раздражало отношение Мэгги и ее самонадеянная уверенность в своей способности проникнуть в верхний слой этой чужой для нее культуры, однако чувствовала скрытое за таким отношением неуважение.

Они доедали свой обед в тишине, и Мэгги наконец не выдержала.

– Может, по кофе? – предложила она, желая разрядить обстановку.

– Кон лече[17], – улыбнулась Соня.

Подруги не могли дуться друг на друга подолгу.

Когда яркий послеполуденный свет начал сменяться мягким охристым сиянием, Соня и Мэгги вернулись к себе в гостиницу. Улицы словно вымерли; пробки исчезли без следа, магазины оставались наглухо закрытыми. Женщины тоже решили последовать заведенному в Испании распорядку дня: устроить себе сиесту и поспать пару часов. Прошлой ночью Соня едва сомкнула глаза и сейчас чувствовала себя разбитой.

Хотя занавески едва ли защищали комнату от солнца, ничто не могло помешать Соне провалиться в глубокий сон. Обычно гудки автомобилей, вой полицейских сирен или хлопанье дверей в коридоре легко могли ее разбудить, но на сей раз ее блаженное забытье продлилось несколько часов.