Возвращение

Соня как-то смотрела в Национальном театре пьесу «Йерма». Пошла она, как ни странно, с Мэгги, поскольку у Джеймса в самый последний момент случился деловой ужин. Ей вспомнился вердикт подруги: «Тягостно и уныло».

Соня спросила официанта, не встречался ли он с Лоркой лично, и тот ответил, что видел поэта раз или два.

– Многие местные верят, что с ним умерла и часть города.

Заявление было сразу веским и интригующим.

Представления Сони о гражданской войне в Испании исчерпывались смутными воспоминаниями о паре книг Эрнеста Хемингуэя и Лори Ли; она знала, что оба писателя принимали в ней участие, но сверх того – почти ничего. Женщину разобрало любопытство: старик явно воспринимал утрату Лорки как личное горе.

– Что именно вы имеете в виду? – уточнила она, понимая, что от нее ждут каких-то слов.

– Когда люди поняли, что стало с Лоркой – его застрелили в спину, – все либерально настроенные испанцы уяснили, что это значит: в опасности каждый и война в Гранаде все равно что закончена.

– Простите, но я мало что знаю о вашей гражданской войне.

– И неудивительно. Многие в этой стране тоже мало о ней знают. Большинство либо забыли, либо почти ничего и не знали – так уж их воспитали.

Соня видела, что старику такой расклад был не по душе.

– А почему так произошло?

Официант, невысокий, как и многие испанцы его возраста, подался вперед и крепко схватился за спинку свободного стула, придвинутого к Сониному столу. Его темные глаза впились в красную скатерть, да так цепко, что создавалось впечатление, будто он решил в самых малейших подробностях изучить рисунок переплетения нитей. Прошло несколько минут, и Соня начала подозревать, что он, наверное, позабыл о ее вопросе. Хотя седины в волосах мужчины было немного, женщина разглядела, что кожа на его точеном лице и на руках сморщилась, словно осенний листок, и решила, что ему где-то за восемьдесят. Еще она заметила, что пальцы его левой руки были сильно скрючены. «Артрит, наверное», – подумалось ей. Ее отец тоже имел обыкновение вот так забываться, поэтому она более или менее привыкла к подобным периодам затянувшегося молчания.

– А знаете, – наконец заговорил он, – я не уверен, что смогу объяснить.

– Не переживайте, – успокоила она мужчину, заметив, что его глаза покраснели и наполнились слезами. – Это я так, из праздного любопытства поинтересовалась.

– Да как же мне не переживать, – ответил он, немного волнуясь и смотря прямо на нее.

Тут Соня осознала, что неверно поняла его слова. Во взгляде старика читалась такая ясность, что она не сомневалась – он мыслит здраво, как никогда.

Официант продолжил:

– Я переживаю, что вся эта страшная история забудется, точно как забыли Лорку и многих других.

Соня откинулась на спинку стула. Ее ошеломила страсть в голосе мужчины. Он говорил о событиях почти семидесятилетней давности так, словно они произошли не ранее чем вчера.

– Я не могу назвать какой-то одной причины, по которой развязалась война. Вначале царил жуткий сумбур. Никто не понимал толком, что происходит, и уж точно не ведал, чем все закончится и как долго продлится.

– Но что-то ведь подтолкнуло такое развитие событий? И как в них оказался замешан Лорка? Он же был поэтом, а не политиком, ведь так?

– Понимаю, вы задаете вроде бы простые вопросы. Хотел бы я дать на них простые ответы, да не могу. Годы перед гражданской войной не были совсем уж безмятежными. Какое-то время в стране происходили брожения, политическая обстановка была настолько сложной, что большинство из нас не знали даже, как к ней подступиться. Народ голодал, левое правительство, казалось, топталось на месте, и армия решила взять руководство страной на себя. Это если объяснять вкратце.

– Картина вырисовывается довольно-таки ясная.

– Это только так кажется, уверяю вас.

Соня потягивала свой кофе. В ней пробудилось любопытство, и, поскольку других посетителей у него вроде бы не наблюдалось, женщину так и подмывало порасспрашивать пожилого официанта поподробней.

Тут в кафе заявилась экскурсионная группа из двенадцати японцев, и скоро они уже с нетерпением ждали, пока у них примут заказ. Старик-официант отошел, чтобы обслужить новых гостей, и Соня наблюдала за тем, как мужчина записывает их пожелания себе в блокнот: тяжкое занятие, но его выручало терпение: японцы не владели ни испанским, ни английским; на последнем, кстати, он изъяснялся бегло, но с сильным акцентом. Теперь стало понятно, почему меню здесь так часто были проиллюстрированы кричаще-яркими снимками неаппетитно выглядевших кушаний и молочных коктейлей с пенкой; так иностранцы по крайне мере могли сделать заказ, просто ткнув пальцем в понравившееся блюдо.

Когда он вынес японцам их напитки и выпечку, у него оказалась и вторая чашка кофе для Сони; она была тронута таким к себе отношением.

Кафе стало наполняться посетителями, и Соня поняла, что то время, когда она безраздельно владела его вниманием, вышло.

– Ла куэнта, пор фавор. – Она попросила счет, почти полностью задействовав весь свой словарный запас испанского.

Хозяин кафе покачал головой:

– Не беспокойтесь.