Возвращение

Эмилио получил очередной тычок в спину, перелетел через порог, и дверь за ним с шумом захлопнулась. Уже начинало светать, и братьям опасно было и дальше околачиваться на улице – их могли заметить. Они устроились на корточках в дверной нише, не смея даже прикурить сигарету, чтобы не привлечь к себе внимания зажженной спичкой. Просидели так минут десять, споря о том, как поступить дальше. Остаться? Уйти? Постучать в двери?

Решение приняли за них. Очень скоро к боковой двери подъехал автомобиль, из которого вышло двое солдат. Кто-то невидимый впустил их в здание, но уже через минуту они показались снова. На этот раз между ними был кто-то еще. Они поддерживали его под руки, потому что сам он идти был не в состоянии, но делали это отнюдь не из-за милосердия. Человек не мог разогнуться от боли, и когда они открыли дверцу автомобиля и затолкнули его вовнутрь, стало очевидно, что добрым отношением там и не пахло. С ним обращались как с неодушевленным грузом. Когда человек повалился в машину, Антонио с Игнасио краем глаза заметили все еще сияющую белым сорочку, и у них разом отпали все сомнения: человек, которого они видели, – Эмилио.

Автомобиль с ревом унесся в ночь, и им пришлось смириться с тем, что дальше проследить за братом не получится.

У Антонио было тяжело на душе. «Мужчины не плачут», – повторял он себе. Мужчины не плачут. На его лице застыла гримаса скорби и неверия, рука зажимала рот, чтобы заглушить рыдания, но в глазах стояли слезы. Братья еще какое-то время просидели на корточках в дверной нише дома неизвестного им владельца, который даже теперь крепко спал в своей кровати.

Игнасио начало одолевать беспокойство. Уже почти рассвело, им надо было поскорее убраться с этого места и вернуться домой. Родители наверняка ждали известий.

– Что мы им скажем? – сдавленно прошептал Антонио.

– Что он находится под арестом, – резко ответил Игнасио. – Какой смысл говорить им что-то другое?

Они молча брели по пустым улицам. Антонио очень хотелось услышать от младшего брата слов поддержки, но тот не спешил с утешениями. Хладнокровное отношение Игнасио к происходящему вызвало у него секундное замешательство. Он знал, что Игнасио терпеть не может Эмилио, но не мог и на секунду заподозрить его в том, что он причастен к задержанию собственного брата.

Он старший, и рассказывать родителям о том, что случилось, придется ему. Игнасио же будет стоять в стороне, и его мнение о текущих событиях останется неясным, как очертания улиц в предрассветном сумраке.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как националисты захватили власть в Гранаде, но с каждым днем число людей, которых арестовывали и грузовиками отвозили к кладбищу на расстрел, продолжало расти. Представлялось невероятным, что подобное вообще может иметь место и уж тем более коснуться кого-то из близких.

– Может, они просто хотят расспросить Эмилио об Алехандро? – с надеждой предположила Мерседес, отчаянно хватаясь за соломинку.

С того времени, как лучшего друга Эмилио арестовали, о нем ничего не было слышно.

Конча Рамирес была сама не своя от горя. Она ничего не могла с собой поделать. Живое воображение и ужас перед неведомым рисовали перед ней картинки того, что могло происходить с ее сыном.

А вот Пабло отказывался допустить мысль о том, что может больше никогда не увидеть Эмилио, и даже в разговорах упоминал сына так, как будто он вот-вот вернется.

Соня и Мигель уже давно осушили свою вторую и третью чашку кофе. Время от времени к ним подходил официант, интересуясь, не нужно ли чего-то еще. Прошло два часа с тех пор, как пара села за столик.

– Они, наверное, места себе не находили от переживаний, – заметила Соня.

– Думаю, так и было, – пробормотал Мигель. – Это означало, что кошмарные вещи происходили теперь не только с какими-то посторонними людьми, но и с их семьей. Арест одного означал, что все они находятся в опасности.

Соня огляделась.

– Что-то тут слишком накурено. Вы не против прогуляться и подышать свежим воздухом? – предложила она.

Они оплатили счет и неторопливо вышли из кафе. Мигель продолжил свой рассказ, пока они прохаживались по площади.

Глава 18

Конча целыми днями молилась за возвращение сына. Опустившись на колени у изголовья его кровати, она сжимала руки в молитвенном жесте и просила Деву Марию о милости. Она мало верила, что ее мольбам хоть кто-нибудь внимает. Националисты заявляли, что Бог с ними, а Конча была убеждена, что Всевышний не станет откликаться на молитвы по обе стороны баррикад.

С той самой ночи, когда Эмилио вытащили из постели, его комната оставалось нетронутой. Мать не хотела ничего в ней менять. Скомканные, скрученные простыни были похожи на шапку сбитых сливок на кофе, одежда, которую он надевал в день ареста, была небрежно наброшена на спинку старого стула. На другой стороне кровати лежала его гитара; соблазнительные изгибы ее прелестного корпуса напоминали округлости женского тела. Сеньоре Рамирес с иронией подумалось, что, пожалуй, ничего более женственного и чувственного в постели Эмилио никогда еще не водилось.