Возвращение

Они девять ночей не смыкали глаз. Каждый день Конча пыталась получить документ, удостоверяющий, куда направили Эмилио. В отделении ее теперь все узнавали в лицо. Получив наконец подтверждение о том, что ее сын находится в тюрьме под Кадисом, она испытала странное чувство облегчения. Тюрьма располагалась от них более чем в двухстах километрах, но теперь они хоть что-то знали наверняка.

Первой мыслью Кончи было поехать проведать Эмилио. Если бы у нее получилось передать ему хоть какой-то еды, он, по крайней мере, не мучился бы там от голода.

– Вот уж вздорная это затея – тащиться в такую даль, – не смолчал Игнасио. – Тем более одной.

– Мне не остается ничего другого, – возразила Конча.

– Конечно остается! – стоял на своем Игнасио.

– Когда-нибудь сам все поймешь, – терпеливо ответила она, – когда свои дети появятся.

– Ну что ж, Бог в помощь. Что тут еще скажешь.

Добиралась она два дня. Несмотря на то что у Кончи имелись все необходимые бумаги, которые должны были послужить ей охранной грамотой, проверки были частыми и выполнялись они агрессивно настроенными солдатами и жандармами; несколько раз женщина была уверена, что ей придется повернуть обратно в Гранаду.

Когда Конча наконец добралась до места, в свидании с сыном ей отказали.

– Он в одиночке, – гаркнул дежурный. – Пока лишен всех привилегий.

Она даже представить себе не могла, что за «привилегии» раздавали в этом ужасном месте.

– И долго он там пробудет? – спросила Конча, цепенея от горького разочарования.

– Может, два дня, а может, и две недели. Посмотрим еще.

У нее не хватило духу спросить, на что они будут смотреть. Все равно она бы им не поверила.

Корзину с продуктами Конча все-таки оставила, хотя и не знала, дойдет ли она до сына. В один из грецких орехов, заложенных в передачу, спрятала записку. Это было всего лишь письмо матери сыну с какими-то пустяковыми семейными новостями и со словами искренней любви и поддержки, но, когда его нашли, срок пребывания Эмилио в одиночном заключении продлили еще на неделю.

Рассказы об условиях содержания в тюрьмах доходили до Пабло и Кончи из разных источников. Случалось, кому-то удавалось сбежать, но по большей части рассказывали о ежедневных расстрелах и огульном составлении списков смертников.

Пока Конча не могла думать ни о чем другом, кроме как об аресте Эмилио – ее личной трагедии, по всей стране матери теряли своих сыновей навсегда. А сыновья – матерей.

По осени на беззащитных жителей Мадрида обрушились, сея ужас, бомбы националистов. Опасность грозила всем и каждому. Даже матери, стоявшие в очередях за молоком для детей, взлетали на воздух кровавым месивом. Франко хотел заполучить столицу, и войска националистов уже достигли городских предместий. Авиация сбрасывала листовки, в которых говорилось, что если жители не сдадут город, то он будет стерт с лица земли. Непрекращающиеся бомбардировки подтачивали решимость населения. Люди представляли собой легкие мишени – прятаться было негде.

Все – и республиканцы, и франкисты – следили за происходящим в Мадриде. Итоги противостояния в столице могли определить его исход для всей страны.

В начале ноября прибыли первые русские самолеты, и республиканцы перешли в контратаку. Хотя сейчас в воздухе перевес был на стороне Республики, на земле успех сопутствовал националистам. В тот месяц они захватили один из пригородов Мадрида, Хетафе, что внушило им надежду на скорую и окончательную победу.

Антонио штудировал газеты тщательнее прежнего и часто вслух зачитывал выдержки из них матери, пока та вытирала по утрам бокалы.

– «Несмотря на бомбовые удары республиканцев, войска националистов заняли Карабанчель и мосты, имеющие важное стратегическое значение, что может открыть им доступ в центральную часть города, – читал Антонио. – На улицах бои ведутся врукопашную, потери с обеих сторон исчисляются тысячами. Войска Франко пробили брешь в республиканской обороне и вошли в Университетский городок».

Антонио не знал, что мать уже была в курсе событий: рано утром она слушала запрещенную радиостанцию, которая вещала из Малаги.

– Может, этим все и кончится, – сказал Антонио. – Похоже, Франко вот-вот добьется своего.

Игнасио, который как раз вошел в кафе и услышал слова Антонио, не упустил возможности как-то утешить мать.

– Ну вот, мама, – сказал он, – как только Франко провозгласит победу, получишь обратно своего Эмилио.

– Хорошо бы, – произнесла она, улыбаясь этой мысли. – Но разве все не будет зависеть от того, в чем его обвиняют?

– Будет, наверное. Но я уверен, что обвинения там несерьезные.

Иногда Игнасио нравилось выглядеть в глазах матери эдаким миротворцем. Так он унимал редкие приступы вины: ведь его опрометчивые высказывания о гомосексуальности Эмилио, возможно, и привели к аресту брата. Если бы он мог предугадать, насколько суровым будет его приговор и сколько горя он причинит родным, он мог бы вести себя поосмотрительней, как ни претили ему пристрастия брата.