Отъехавшую «эмку» бойцы проводили осуждающим взглядом. Просто так, расстрелять женщину, пусть и спутавшуюся с врагом, в их понимании – сродни чему-то ужасному. Один из сапёров с сумкой на груди и немецкой каской на голове (для маскировки) стал накладывать скобки на рельсы, вставляя в специальное незамысловатое крепление тротиловые шашки: большую и малую, подбивая их деревянным клинышком, чтобы прилегали плотнее. Шестьсот грамм на одну закладку, больше не надо. Даже таким малым зарядом рельс будет повреждён и его придётся менять или сваривать термитом. А чтобы разорвать на куски, пятью кило не обойтись, но у нас столько взрывчатки нет. За полчаса было поставлено два десятка мин с идущими от них проводами, и в случае подрыва сто двадцать метров железнодорожного полотна уже негодны, что означает сутки простоя на участке между Рославлем и Починками. Пусть это произойдёт не на стратегически важной дороге, но и не на поросшей же мхом и бурьяном узкоколейке совершается диверсия. Каждые два часа здесь составы проходят. Много это или мало? Сложно дать полную оценку. Одно я знаю точно, завтра на каком-то участке фронта противник останется без подкрепления, снарядов, патронов и многого того, что так необходимо для ведения наступления. Значит, красноармейцам в окопах, хоть на одни сутки станет немного легче. И это – наша соломинка на хребет верблюда вермахта.
Второй сапёр в это время заминировал броневик бутылками с зажигательной смесью, пока Василий освобождал его от оружия. Любое открытие дверцы люка привело бы к немедленному подрыву инициирующего заряда, что повлекло бы за собой воспламенение содержимого в бутылках. А уж после такого теплового воздействия ни одна ремонтная мастерская бронетехнику не примет. Аналогично поступили и с водокачкой. По своей сути, это бревенчатый домик в два этажа с тысячелитровой ёмкостью и гофрированным шлангом-выстрелом вместо гидроколонны сверху, да помпой для забора воды с запасом антинакипиновых брикетов снизу. Взрывать его без смысла. Проще поджечь, только вот костерок сейчас абсолютно лишний. От станции до аэродрома недалеко, на улице уже темно и демаскировка только помешает пулемётчикам Савченкова. Всё должно быть сделано вовремя. Сапёр это знает, поэтому оставшиеся бутылки с КС соединены с последним двухсотграммовым брикетом тротила и замкнуты с остальными зарядами. Провода собраны в жгут и подключены к нехитрому устройству с пузатым будильником. В двадцать часов тридцать пять минут, то есть через четверть часа батарея замкнётся, и электрический ток побежит по проводам, на электродетонаторы. Все заряды взорвутся одновременно, так, по крайней мере, должно быть. А пока, нахлёстывая лошадку, партизаны-подрывники направились в сторону Васьково, где недалеко от ложной взлётной полосы соединятся с основными силами. К этому времени в точке сбора Савченков уже должен выставить заслон из автоматчиков, на случай преследования или внезапного действия роты охраны ложного аэродрома. Вероятность такого события минимальна, охрана не имеет права покидать вверенный ей объект, но кто знает, что может взбрести в голову её командиру? Вдруг на такой вариант у него предусмотрена какая-то директива. Так что, говоря: «бережёного бог бережёт», это именно на этот случай. Тем не менее, как ни спешили подрывники, а прибыть на место сбора до начала операции не успели. Полторы версты по дороге и по полю это разные вещи.
В половине девятого со стороны Починок на «железке» появилась дрезина. Ремонтники остановились, словно почувствовали какую-то неисправность, слезли, вернулись на пару метров назад, посветили керосиновым фонарём, что-то подкрутили огромными ключами, и, не успев вернуться к своей «тарантайке», попадали в снег. Насыпь вздрогнула, рельсы подпрыгнули, а железнодорожная станция в один момент осветила всю округу в радиусе с полкилометра. Буквально в следующую секунду, когда ещё от серии маленьких взрывов, слившихся в один протяжный бабах, в ушах стоял гул, воздух разорвался пулемётным рокотом, заглушившим вой мин.