Возвращение Апостолов (СИ)

Однако пора было возвращаться. Я поднял свой изрядно поднадоевший чемодан — ведь не бросишь — и пошёл обратной дорогой. Я совсем было расслабился, даже принялся насвистывать пришедшую на ум мелодию, как вдруг заметил, как справа между деревьев мелькнуло что-то розовое. Я сразу остановился, всмотрелся. Никого. Показалось, наверное. Но идти пока не решался. Было как-то необычно и странно. Я почему-то был уверен: показаться мне не могло. Никогда не казалось, а здесь, вот тебе раз, галлюцинации, притом зрительные. Так что же: игра света, обман зрения или случайный отблеск? Но сколько я не оглядывался по сторонам, ни одной живой души видно не было.

— Приду домой — выпью успокоительное, — сказал я себе и зашагал прочь от странного места.

Заветной калитки я так и не обнаружил. Поэтому пришлось вернуться к мостовой, оставленной столь опрометчиво.

В моём настроении что-то развинтилось и, едва завидев свой дом, я решил на время попридержать при себе философские теории и напыщенные речи. Я просто подошёл к открытым воротам, поцеловал мать, обнял отца и похлопал по плечу младшего брата.

Я снова был дома. Но куда девались мои беззаботные побуждения? Как рукой сняло. Я будто проснулся после тяжёлого сна или разомлел от усталости. Одолеваемый вопросами, я испросил разрешения передохнуть часок-другой после дороги, на что родня без промедления согласилась. Все и так заметили, что я был сам не свой. Про успокоительное я, как это бывает, и думать забыл.

Просто лёг отдохнуть и набраться сил.

Не знаю, чем могли закончиться мои размышления, если бы я сразу не уснул. Приятная истома разлилась по телу, успокоилось дыхание, замедлился пульс. Я крепко спал.

Мама за это время пару раз заглядывала в комнату, но, находя в ней отдыхающего сына, осторожно затворяла стеклянную дверь и опускала шторку.

В итоге за праздничный стол уставшие от ожидания родные сели без меня. На этажерку в моей комнате были принесены фрукты и бокал с виноградным соком. Апельсины и яблоки, отражая гладкой кожурой свет от зависшей над лесом луны, сами стали его маленькими источниками. В старом доме тушили огни.

Я пробудился от какой-то странной мысли. Было около двух часов ночи. По крайней мере, так показывали настенные часы. Я прислушался. Где-то в глубине лесной чащи пел соловей. И это его пение было таким грациозным и громким, что истинные его причины оставались загадкой. Странно, думал я. Соловьи поют утром, встречая рассвет, вечером, любуясь золотым закатом и провожая уходящий день; их голоса звенят и переливаются обычно в самые знойные часы, но никак не в ночную пору.

Я огляделся, уловил краем глаза розовеющий отсвет спелого яблока, лежащего на медном подносе, и мигом вскочил.

— Вот оно! — громко воскликнул я, не замечая, что говорю вслух. — Вот оно! — Я наспех надел на себя одежду, схватил подвернувшееся под руку злополучное яблоко и через какое-то мгновение был уже в саду. Пение соловья вдали, казалось, ещё усилилось. Повторение в его трелях приходилось только на шестой-седьмой раз. Он словно перечислял всё, о чём помнил, во что верил, чем дорожил. И я тоже кое-что знал. В этом райском лесу НИКОГДА раньше соловьи не пели по ночам.

Чтобы попасть в лес, нужно было миновать забор, так как выходить через калитку я не решался, помня недавнюю лесную эпопею. Когда я подошёл к осиновому частоколу, соловей неожиданно замолчал, оборвав на середине одно из своих лучших творений. Я немного постоял. Тихо. Только деревья шумят в темноте, да где-то вдали глухо звонит колокол.

55. Клиент космического борделя

— Энчек! — возопил старый главарь космического борделя, запуская громадную волосатую лапу в густую щетину на своём продолговатом испещрённом странного вида шрамами лице.

— Слушаю, сэр.

— Введи-ка сюда эту кисыньку, — зевая, рыкнул он на универсальном межгалактическом наречии.

Энчек вышел. Потом створки дверей снова разъехались вверх и вниз, и наш Дэвид, не успев опомниться от полученного сзади удара, перелетел через ещё не полностью исчезнувшую преграду и распластался на стеклянном полу камеры пыток.

Главарь неторопливо встал с деревянного табурета, подошёл к Дэвиду, пнул его ногой. Дэвид застонал.

— Кисынька, — умилённо прохрипел он, взял космодесантника за отворот комбинезона, притянул к себе. — Тебе что, в бордельку захотелось, а?

Размахнувшись, он подкрепил свою речь увесистым ударом в живот.

Джеффри отлетел к ребристой стене и растёкся по ней, сползая на пол.

— Эрзи! — с неистовым остервенением заорал главарь.

— Слушаю, — отозвался широкоплечий темноволосый парень, стоявший у дверей.

— Флакон!

После одного вдоха отвратительной вонючей смеси Дэвид закашлялся, приподнялся, делая попытку встать на ноги.

— Лапынька, — обрадованно промямлил главарь. — Ну, говори, кто тебя подослал?