— Эй, малец! Хлеба хочешь? — и протянул завернутый в тряпку брусок ржаного каравая.
— Нет! — мотнул головой Абдулка. — Курить охота.
Ассенизатор не спеша полез за пазуху, вытащил кисет. Оторвал два листка бумаги от газетки, один сунул себе в губы, другой протянул беспризорнику. Они свернули самокрутки, закурили.
— Садись! — хлопнул по сиденью возчик. — Подвезу немного, ежли не брезгуешь.
— Нужен ты мне! — с ненавистью сверкнув глазами, сказал Абдулка. — Все вы вместе… — И он быстро пошел по мостовой, обгоняя обоз.
— Ну и робята! — хмыкнул ассенизатор. — Чистые волчата, ей-богу.
Когда Абдулка тихонько прокрался к прибрежным кустам и огляделся, незнакомца уже не было. Только смятая трава на месте, где он сидел. Абдулка лег на живот и стал смотреть на реку. Там было светло и искристо, далеко где-то кричали паровички. Вот спустилась к реке собака и стала жадно лакать, припадая к земле. Напилась и бросилась обратно.
— Тузик! Тузик! — позвал беспризорник.
Собака изменила свой путь и побежала к кустам. Подбежала и уселась поодаль, высунув язык и сторожко вздрагивая. Свалявшаяся шерсть, парша, на боку запеклась кровь. Безумие колыхалось в лиловых глазах собаки — вспыхивало и гасло. Нервная дрожь сотрясала шкуру, клыки обнажались, и с них капала слюна.
— Тузик, Ту-узик… — приговаривал Абдулка. Он поднялся, хлопнул себя по ноге. — Ко мне!
Собака распласталась на земле и быстро-быстро поползла к нему. Но на полдороге остановилась и вскочила на ноги. Жалобный то ли вой, то ли лай вырвался из пасти.
Абдулка полез вверх, оглядываясь на пса и подзывая его. Собака некоторое время глядела ему вслед, затем повернулась и побежала в другую сторону — подальше от людей.
10
От освобождаемого заключенного Селиванова Афанасия Андреевича, крестьянина д. Козыбаевой, Лобановской волости.
Попав по несчастью в тюрьму и ныне заканчивая свой срок, считаю долгом высказать благодарность начальнику домзака № 1 за то, что я с великой пользой для себя и для крестьян моей деревни провел часть срока заключения в мыловаренной мастерской домзака.
Раньше я понятия не имел, как делается мыло. Ныне же я с правом и гордостью считаю себя мастером-мыловаром.
По дороге из города в село Колесово выстрелом из револьвера убит с целью грабежа торговец этого села Александров.
Агентами губрозыска установлен и задержан грабитель, Стариков Степан Федорович, 35 лет, работал секретарем земотдела. Раскрыт также целый ряд грабежей и убийств, совершенных Стариковым ранее, он уличен уже несколькими потерпевшими.
Около трех часов ночи к дому, где жил начальник губрозыска, подъехала пролетка. Дверь большой коммунальной квартиры оказалась незапертой. Растерянный, запыхавшийся дежурный агент Родька Штинов в три прыжка оказался у комнаты Войнарского и постучал. Скрипнула кровать, выглянул хозяин; увидав побелевшее Родькино лицо, отпрянул, и тот вошел в темную комнату.
— Что? Что случилось, Родя? — зашептал Юрий Павлович, бросаясь к тумбочке — искать пенсне.
— Баталова… Мишу… — Агент прислонился к двери и закашлял.
— Что-о?! — рявкнул Войнарский.
В коридоре открылась дверь, кто-то отчетливо выругался. Проснулся сын, сел на кровати, помотал головой и зашлепал к подоконнику, где стоял графин с водой.
Сбиваясь и приборматывая от волнения, Штинов начал рассказывать, но Войнарский перебил:
— Ладно, хватит! Считай, что я все понял. Сейчас я… Подожди немного.
Родька вышел, а Войнарский, не зажигая света, сел и привалился к спинке кровати — по-старчески закряхтел, затряс головой, отгоняя подступившую к сердцу слабость. Стряхнув оцепенение, поднялся рывком и стал одеваться. Сынишка, двенадцатилетний Женька, пристроился возле окна и глядел на улицу, на смутный силуэт пролетки. Темно там, за окном, пусто и страшно; вот ветер гонит какую-то бумажку, — она комкается, цепляется за булыжники и замирает, прижатая к забору. Женькина голова на тонкой шее гнется вниз; он вздрагивает, когда отец хлопает дверью, и ложится спать…