Возвращение чувств. Машина

– Ну, это просто. Из принципа. И в силу своего характера. Он на старости лет стал просто ворчливым и занудным крючкотвором. Говорят, он собрал целый архив старых документов – не гнушаясь подкупом и наёмными ворами! У него есть там и долговые расписки, и контракты, и завещания, и другие документы в таком роде – на всех наших соседей.

Из последних двадцати пяти лет он двадцать четыре обязательно с кем-нибудь судится – хотя бы даже из-за убитого на спорной территории рябчика. Собственно говоря, именно поэтому никто из старых друзей и не желает иметь с ним дела. А ведь какой был храбрый и достойный рыцарь до женитьбы… И как изменился всего за десять лет: простите, но и вправду, он теперь – какой-то старый крючкотвор и брюзга.

– Уж не хотите ли вы сказать, дорогой барон, что это его жена сделала его склочником и кляузником?

– О, нет! Сказать так – значило бы бросить тень на светлую память его вот уже двадцать лет как почившей Софии. Ведь она умерла в один год с моей дорогой Ребеккой. Одно время я даже думал, что найду в Дитрихе родственную душу, хоть он и стал вдовцом не через четыре, как я, а через девять лет брака…

И успел, в отличии от меня, насладиться радостью отцовства: у него сын и три дочери. Но, к сожалению, барон больше прислушивался к советам своей тёщи – урождённой фонВарбург.

Амбиции у неё под стать самой императрице. В результате у него не осталось друзей – только истцы и ответчики. Возможно, в начале он страдал от этого. А потом ещё больше озлобился.

– А что же его тёща?

– Да в том-то всё и дело, что она уж, почитай, лет девять как скончалась. Можно бы и успокоиться. Но – нет. Толчок она, похоже, дала очень мощный. ФонРозенберг всё никак не может остановиться: или судится, или подаёт аппеляции, или пишет прошения и доносы в канцелярию местного бургомистра. Или сразу императору.

– Как печально…Такой настойчивости можно было бы найти лучшее применение.

– Разумеется. Но… Похоже, исправить горбатого может только могила. Да и все мои соседи думают, что Дитриха в его почти семьдесят лет уже не переделать.

Катарина поразилась столь почтенному возрасту: она-то считала, что здесь и пятьдесят – глубокая старость. Да и не удивительно, раз замуж выходили в тринадцать-четырнадцать лет, а к тридцати годам успевали родить семь-десять детей, из которых двое-трое выживало, и уже вовсю нянчили трёх-четырёх внуков!

Крепкая же порода у этих австрийцев-арийцев. Может, горный воздух виноват. Или пища. А вот во Франции, дома, с продолжительностью жизни было, насколько она помнила, похуже. Как тут не вспомнить Гитлера, будь он неладен, с его идейками о голубой крови, тысячелетнем рейхе, и евгенике.

Она поспешила направить разговор в более приятное для барона русло: попросила вспомнить, какой была Франция тридцать лет назад, и поделиться хоть частью своих воспоминаний о её матери и приключениях барона в молодые годы.

Тот вначале вежливо отнекивался, но затем уступил настойчивым просьбам милых дам.

Рассказчик он оказался прекрасный, и направляемый как бы невзначай высказанными вопросами и замечаниями, поведал о Франции и о себе много интересного.

Одних его рассказов о способах охоты и правилах и традициях рыцарских турниров, хватило бы на несколько учебников, да ещё со сколькими красочными примерами! В силу живости ума и природной наблюдательности он многим фактам общественной жизни, политики – да и не только – мог дать чёткое и верное описание и объяснение. В нём пропал или талантливый писатель, или классный политический обозреватель – почти как в давешнем графе-виконте.

Хотя, конечно, у барона явно не было той авантюристической тяги к чему-то противозаконному, что она почуяла в Джоне… Нет, барон вряд ли смог быть реальным политическим лидером – ей показалось, что связано это с какой-то природной ленью, и, похоже, боязнью ответственности за свои хозяйственные и не только, решения. Он предпочитал лёгкие амурные похождения серьёзным и длительным связям, и штурмовщину – кропотливому и упорному труду. Может, здесь ещё была и… Нехватка терпения?

Во всяком случае, серьёзная и долгая сердечная привязанность у него была только с женой. А единственное доконченное дело – коллекция оружия. Возможно, конечно, что он и просто избегал всяких страстей и волнений, связанных с длительными и серьёзными связями и отношениями: словом, современные латино-американские, и отечественные сериалы с их запутанно-страстными разборками популярностью у барона явно не пользовались бы. Детская беспечность и лёгкость характера проглядывали в этом милом и жизнерадостном человеке и сейчас.

Установить круг его интересов для поддержания бесед в ближайшем будущем оказалось несложно. Это, разумеется, весёлые и не очень, любовные похождения, охота, оружие (ну конечно – какой рыцарь откажет себе в удовольствии увесить стены замка – благо, он есть! – такими привлекательными железками, с помощью которых благородные джентльмены благородно убивают себе подобных… Или – ни в чём не повинную дичь!), путешествия, и…

Этнография.