Возвращение чувств. Машина

Так Катарина узнала, что мессера де Кланси зовут Антуан, а он познакомился с баронетом Анри деПуболь. Впрочем, ему было явно наплевать, кто там напротив него. Бывает такой настрой у человека: не заладился день, всё пошло не так. Значит – подай ему врага, или противника, чтобы было на ком выместить своё дурное настроение.

Катарине стоило больших усилий уговорить Пьера и Марию не вмешиваться, что она справится своими силами. Но вот волноваться она им запретить не могла.

Что они и делали – Пьер, дико стреляя испепеляющими взорами на её противника, а Мария, заламывая руки, и качая седой головой. Катарине было тяжко смотреть на их муки.

Однако настала пора подумать и о себе.

Откровенно говоря, никогда ей и в голову не приходило, что занятия, призванные укрепить дух и привести его в гармонию с телом, могут пригодиться ей в виде практического курса боевых искусств. Впрочем, она была рада, что не ленилась, и постигала всё добросовестно, хоть и через синяки. Да что говорить – не думала она, что в самом деле придется применять когда-нибудь эти навыки. Она даже оружие себе заказывала в тайной надежде, что обнажать его никогда не придётся.

Однако, время здесь – не то. Действительность средневековых предрассудков грубо нарушила её гуманистические планы, и в очередной раз доказала, что на «Аллаха надейся, а верблюда привязывай»! Что она, собственно и сделала. И как вовремя!

Отсалютовав ей и секундантам – своим собутыльникам – виконт принялся насмехаться.

Всё-то ему было не так: и как она держит меч, и что за меч, и выражение глаз, и болезненная худоба («а может, вам вначале плотно покушать?»).

Катарина, в свою очередь приветствовавшая его и секундантов, на подколки никак не реагировала, а просто ждала, когда он начнёт действовать. Она сняла широкополую шляпу, оставшись в купленном ещё в Реймсе парике тёмно-русой расцветки, который не ограничивал ни обзора, ни движений, и простой белой рубахе, заправленной в штаны.

Так как грудь она предусмотрительно плотно стянула, то, что она сняла камзол, никак её не демаскировало. Сапоги были тоже удобны, каблук невысок.

Стояла она в стандартной стойке, держа меч лезвием кверху вертикально, обеими руками, чуть справа от себя. В душе её наблюдалась полная гармония духа и тела – десять лет занятий не прошли даром. Боевое искусство – это прежде всего искусство побеждать самого себя.

Виконт наконец взялся за дело. Он оказался весьма коварен: начал, вроде, с верхнего терца, затем внезапно резко ударил снизу. Опьянения уже не наблюдалось – возможно, оно входило в коварные отвлекающие манёвры.

Впрочем, всё его коварство пропало даром – еле уловимым для глаз движением отклонив его меч, она скользнула вперёд, сверкнула сталь, и кисть виконта, державшая оружие, повисла, перерубленная, на обрывке рукава.

Было довольно неприятно наблюдать, как она выпала оттуда, когда потрясённый, и от шока ещё не чувствующий боли виконт поднёс руку к глазам, чтобы лично убедиться в том, что кисти у него больше нет.

Катарина, вновь отсалютовав мечом, спросила, желает ли мессир виконт продолжить, или он удовлетворён.

Он оказался удовлетворён, хотя его протрезвевшие полные боли и ненависти глаза говорили об обратном. Она раскланялась с его секундантами, никто из которых не счёл разумным заступиться за поруганную честь и достоинство семейки де Кланси.

Вот у неё и одним врагом больше. Не правильней ли было просто убить его?

Но ведь она обещала себе тогда, в самом начале всего этого, не лишать никого жизни, если только это возможно, и не угрожает непосредственно жизни её и её друзей и близких…

Ладно, будущее покажет, права ли она в данном случае, или нет.

И будущее действительно показало.

Наложив виконту тугой жгут на руку, чтобы он совсем не истёк кровью, они оставили его на попечение присмиревших друзей-собутыльников, трактирщика и лекаря, за которым мальчишка – сын трактирщика – поскакал в ближайший городишко.

После такого неприятного, и явно запоминающегося окружающим события, им пришлось сильно принять в сторону от их основного маршрута, и вплотную заняться улучшением маскировки.

И вот на одной из сельских дорог, проходящей через лес в особенно безлюдном месте, они и сделали это.

Попросив Пьера отвернуться, хитро не ухмыляться, и покараулить, они с Марией споро принялись за дело, и через час-другой к двум условным мужчинам добавился ещё более условный третий – пухленький и розовощёкий.

Катарина осталась довольна проделанной работой: после некоторой тренировки походка у её няни была почти мужская, чуть вперевалочку – как у заправского моряка.

Единственное, что никак не удавалось изменить – это голос и манера речи.

Ну, ничего, объяснила Катарина запыхавшейся от усилий няне – придётся, значит, побольше молчать на людях.

– А разве я так много говорю? – с неподдельным удивлением чуть обиженно спросила Мария. Переглянувшись с Пьером, Катарина захихикала, а затем и рассмеялась. Мария, с расстроенным видом махнув рукой, присоединилась к ней. И даже Пьер подозрительно булькнул что-то, тут же, впрочем, приняв невозмутимый вид.