Возвращение Дикой Розы

Дульсе опустилась на колени и поцеловала сморщенную старческую руку, которой падре Игнасио благословил ее.

— Слушаю тебя, дитя мое.

— Я грешна. Очень грешна, — забормотала быстро Дульсе. — В мыслях своих я отказываюсь от священного дара жизни и призываю смерть. Я посмела возроптать на Господа за уготованную мне судьбу. Я не хочу такой жизни, падре.

Страдания даются нам, дабы укрепить нашу веру и мужество. И только с честью прошедший тяжелое испытание будет отмечен милостью Господней — тихо сказал отец Игнасио.

— Но за что же мне послано это испытание? Ах, падре, мои страдания невыносимы! Не только физический недуг, но и моральную, душевную боль послали мне небеса. Скажите, падре, за что?

Она с мольбой подняла на него глаза.

— Почему мне отказано в том, что составляет истинное счастье любой женщины? Да, Святая Дева принесла своего ребенка в жертву во искупление грехов человеческих... Но ведь она имела ребенка! А почему мне она не дает?

— Не ропщи и не обижайся, — кротко сказал падре Игнасио. — Лучше попроси хорошенько. Только искренне и с открытым сердцем. И я тоже помолюсь за тебя, дитя мое Может, Святая Дева прислушается к моей просьбе

— Именно об этом я хотела просить вас, святой отец. — Дульсе умоляюще сжала руки, глядя ему прямо в глаза. — Вы ведь неизмеримо ближе к Деве, чем я. К вашей молитве она прислушается быстрее.

— Пойдем со мной, дитя, — сказал падре Игнасио

Он тяжело поднялся и подвел Дульсе к изображению Мадонны Гваделупской. Ее вырезанное из дерева скромное позолоченное изваяние стояло в глубине простой каменной ниши. Казалось, что мадонна смотрит пристально из-под опущенных век на каждого, кто приближается к ее подножию.

Дульсе припала губами к краю деревянной сандалии, выступающей из-под складок ниспадающей туники.

— Святая Дева Гваделупская, — едва слышно зашептала она. — Выслушай мою просьбу. Мне больше некого просить. Ты единственная моя надежда...

Рядом с ней, стоя на коленях, бесшумно шевелил губами падре Игнасио. Он просил Деву сжалиться над Дульсе и даровать ей младенца.

Дульсе горячо шептала слова молитвы, пытливо вглядываясь в деревянное лицо изваяния. Губы мадонны были скорбно сжаты. Грациозная шея была чуть изогнута, и Дульсе увидела искусно замазанную трещину в рассохшемся дереве. И облупившуюся позолоту на подбородке, и отполированные множеством рук до черноты складки одеяния...

«Сколько же людей приходили сюда просить ее милости, — подумала она. — Интересно, скольким она сумела помочь?»

Почему-то у нее не было уверенности, что Святая Дева слышит ее...

Все оказалось далеко не так просто, как выглядело на ранчо Гуатьерресов. Во-первых, оказалось, что Сорайда недавно совершенно удалилась от дел, и всем в «Твоем реванше» ведал управляющий — бойкий и деловой парень в белом костюме с красным цветком в петлице. Он наотрез отказался сообщить Рохелио и Исабель, где сейчас живет и чем занимается бывшая хозяйка ночного заведения.

— Донья Сорайда вряд ли будет довольна, если я буду раскрывать перед каждым встречным ее секреты, улыбнулся управляющий, обнажив два ряда белых зубов. — Да и новому хозяину также. У них с ней такой маленький уговор. С вашего позволения, сеньоры. — И он, повернувшись к ним спиной, немедленно принялся распекать кого-то из официантов за нерасторопность.

Исабель огляделась.

— Здесь ничего не меняется, — прошептала она. — Сколько лет я не переступала этого порога, погоди... десять, нет, чуть меньше.

Рохелио, который, в отличие от своего брата, никогда в жизни не любил подобные заведения, был здесь всего один раз — его когда-то затащил сюда Рикардо. Но сейчас ему было не до ностальгических воспоминаний. Он был очень опечален и раздосадован тем, что порвалась та единственная ниточка, которая могла бы привести к разгадке. И сейчас он не оглядывался по сторонам, а стоял, сжимая кулаки в бессильном отчаянии.

— Что делать, Исабель? — наконец проговорил он.

— Знаешь, давай сядем, — вдруг предложила та, хотя еще пять минут назад эта идея показалась бы ей странной — Давай сядем, выпьем кофе или чего-нибудь покрепче и успокоимся. Может быть, тогда нам что-нибудь придет в голову.

— Давай, — согласился Рохелио без всякого энтузиазма.

— Нет-нет, не сюда, — остановила его Исабель, увидев, что Рохелио хочет занять ближайший к ним пустующий столик. — Вон туда, в угол. Я всегда сидела там... Хорошо, что он оказался свободным.

Они прошли через зал мимо сцены, где выступала танцовщица со страусиными перьями и веером, и сели за крайний столик слева. Это было то место, где Милашка Исабель провела несколько лет своей молодости. Здесь она сидела со своим Ченте, здесь же соблазняла считавшего себя вдовцом Рикардо Линареса.

И сейчас, сидя здесь вместе с Рохелио, так похожим внешне на своего брата, Исабель мысленно перенеслась в прошлое. Она вновь почувствовала себя потрясающей красавицей с яркими голубыми глазами и платиновыми волосами, которые волнами ниспадают на обнаженные матовые плечи.