Возвращение долга. Страницы воспоминаний

Как-то петербургская газета «Натали» поместила мое интервью. Фразу из текста журналистка ввела в заголовок: «Я испытанный “Ленинец”. Женщины, которых я любил, носили имя Лена». Истинная правда! Лена для меня – роковое имя. Увлекали и другие имена, но Лена почему-то чаще. При новом знакомстве, заслышав имя Лена, я вздрагиваю и напрягаюсь, как пес при хозяйском оклике. И не напрасно, оклик этот нередко и оказывается хозяйским, хоть и временно. Какое-то наваждение, да и только.

Как и многие «особи мужского пола», я душевно пронзен прекрасной половиной человечества. С самого раннего возраста все мои увлечения – драматический кружок при Доме пионеров, секция гимнастики и бокса, эстрадно-джазовые выступления на институтских вечерах, литературные потуги – замыкались на желании «козырнуть» перед девчонками моего детства, отрочества и юности. Близость этих существ пьянила. В те далекие годы я не пропускал ни одного вечера в женской школе. Приходил раньше всех и уходил последним, подгоняемый крикливой уборщицей, и не задумывался о том, что мымра-уборщица тоже когда-то была тем самым существом, к которому меня так влекло… Словом, жизнь моя текла под магией женских глаз. То они светились блекло и лениво, то с подозрением и недоверчивостью, то с предательским прищуром, то – реже – ярко, радостно и открыто. Семейные годы помечали все стадии свечения, но в обратном порядке. Случайные знакомства освещались по-разному, но в основном завершались равнодушием. Возможно, оттого, что женщины знают нас лучше, чем мы их и чем мы сами знаем себя.

Но в чем я упорствовал, так это в уникальности личного опыта каждого в такой тонкой сфере, как интимные отношения. И удивлялся, когда слышал категорическое: «Так не бывает»… Мой «новомировский» редактор Игорь Бехтерев – добрейший человек и опытный профессионал – это понимал, он доверялся авторской исповеди в «интимных сценах», в то время как завотделом прозы, вероятно, оценивала подобное своим личным опытом. «Вы в этом ничего не понимаете, – говорила она мне. – Уберите. Так не бывает. Роман от этого выиграет. И цензура не пропустит». Последнее решало все. Я «со слезами» убирал. Завотделом была дама достаточно жесткая по натуре, ей собственный опыт казался эталоном. Но все равно я благодарен ей за участие в судьбе романа «Универмаг»… Кстати, в романе у нее имя Елена. Вообще подбор имен героев для меня – один из самых мучительных моментов работы над рукописью. Имя – это решающая составная образа, толчок, запал, от которого зависит весь «взрывной механизм» характера и даже развитие сюжета. Елене мне хотелось придать черты «своей» женщины. Субъективный и достаточно эгоистический эксперимент оказался вещим, подобно вещему сну. Такая женщина прошла через значительный отрезок моей жизни – Елена Л. Познакомились мы на моем выступлении в Клубе авиаторов, где она работала. Наделенная особой, изысканной и в то же время открытой красотой, она была из тех женщин, в которых по внешности прочитываются качества души. Мы встречались тайком – я хоть и был формально свободен, но как-то не решался огорчить живущую со мной под одной крышей женщину, с которой связывали долгие годы. И Е. Л. была тогда несвободна – муж, двое детей.

* * *

Почему же мы не стали семьей, когда каждый из нас оказался в одиночестве?

Я гордился ее внешностью, как ребенок гордится игрушкой. И я любил ее лицо, фигуру, как ребенок игрушку. Она казалась мне моей собственностью, я привык к ней, как привыкают к своей фотографии. Когда я уезжал, порой на полгода кряду, она ждала меня преданно, как мать. Ее письма обжигали любовью в каждой строчке, пробуждая в памяти неповторимый тембр ее голоса. В них была тоска, желание свидания, желание близости. Но время сурово. Любовь, как огонь, требует кислорода, я этим пренебрег в своем спесивом самодовольстве, я не брал в голову, что любовь женщины, если это настоящая любовь, отличается от любви матери, любви, к которой привыкают. А к Любви нельзя привыкать. И когда в вестибюле метро «Гостиный Двор» я услышал фразу: «Все! Я устала. Я больше тебя не люблю», – мне показалось, что я ослышался. Жалкий, беспомощный, я валился с пьедестала. Я физически ощутил утрату. Как? Мне не хватало воздуха, я задыхался. Я уже испытывал такое состояние, когда ставил подпись под бракоразводными бумагами в далеком уже восьмидесятом году. Воистину нет для человека большего недоброжелателя, чем он сам… Или в наши отношения вмешалось третье лицо? Полезно вспомнить бабелевскую фразу: «Босяк! Сколько может ждать женщина?!»

* * *

Наши отношения не прервались – слишком я виноват, чтобы их прервать. Наши отношения стали иными, близкими к состоянию неустойчивого равновесия…