Возвращение домой

Малярия была не единственной опасностью. Не так давно возникла угроза эпидемии брюшного тифа, и всем пришлось стоять в очереди на болезненные прививки, а потом еще долго терпеть неприятные последствия оных. Помимо этого, каждого подстерегало бесчисленное множество менее серьезных заболеваний. Солнечных ожогов и поноса не удавалось избежать ни одной новоприбывшей девушке, еще не успевшей адаптироваться к местному климату. Лихорадка денге была хуже самого тяжелого гриппа. Постоянный пот вызывал кожную сыпь – импетиго и тропическую потницу, а самые обычные комариные и муравьиные укусы легко могли загноиться, если их не обработать сразу же раствором детола. Пузырек детола имелся у каждой девушки, и в бане всегда стоял его запах, перемешанный с запахом карболки, которой пользовались ночные уборщицы.

С обеих сторон в длинном спальном помещении располагалось по двенадцать кроватей, однако здесь все было куда примитивнее, чем в школьном дортуаре. У каждой кровати стояло по комоду и стулу, вместо гардеробов – простые деревянные крючки. Полы были бетонными, деревянные вентиляторы на потолке из пальмовых листьев создавали некое подобие прохлады. Над каждой кроватью чудовищным колоколом нависала белая, вверху завязанная узлом москитная сетка. Как всегда в это время суток, каждый занимался своим делом. Девушка в дальнем конце спальни, завернувшись в полотенце, сидела на своей кровати с портативной пишущей машинкой на голых коленях и отстукивала письмо домой. Другие лежали кто с книжкой в руках, кто читая почту или полируя ногти. Две подружки хихикали над ворохом фотографий. Одна девушка поставила на своем переносном граммофоне пластинку Бинга Кросби и под его пение накручивала мокрые волосы на бигуди. Старая, заезженная пластинка щелкала и скрипела под стальной иглой.

Когда густой багрянец ляжет
На изгородь ночного сада…

Джудит добралась до своей кровати; вот уже больше года только здесь она и чувствовала себя дома. Она бросила сумку, стащила грязную одежду, повязала вокруг талии полотенце и плюхнулась на кровать, сцепив руки за головой и уставившись невидящим взглядом в потолок, на вращающиеся лопасти вентилятора.

Давно уже она не вспоминала о Корнуолле и Девоне, Дауэр-хаусе и Нанчерроу. Обстановка не располагала, к тому же Джудит давно поняла, что бессмысленно растравлять душу меланхолическими воспоминаниями. Прежние времена, прежние друзья, прежняя жизнь – все это осталось где-то далеко позади, невозвратное, как детство. На работе требовалась концентрация внимания, не замечтаешься, однако и в свободное время углубиться в себя не удавалось, поскольку она никогда не была одна, ее постоянно окружали другие люди, далеко не всегда симпатичные и приятные.

И вот происходит нечто особенное, случайная встреча. Нежданно-негаданно, откуда ни возьмись является Тоби Уайтейкер. И начинает говорить об Аппер-Бикли, о Бобе и Бидди. Эта встреча разбудила в Джудит воспоминания, лежавшие под спудом долгие месяцы. Она отчетливо вспомнила день, когда Тоби приехал за ее дядей. Она и Боб как раз вернулись с прогулки – гуляли с Мораг в полях, – и дядя был в своем деревенском твидовом пиджаке и старых башмаках…

А теперь – «Густой багрянец» Бинга Кросби. Эта песня странным образом соединилась с последними днями лета 39-го года. Афина привезла из Лондона пластинку с этой записью и постоянно крутила ее на радиоле в большой гостиной.

И я в полуночной тиши
Тебя прижму, как прежде, к сердцу.

Джудит подумала о том групповом портрете, который так и не был написан, но всегда представлялся ей законченным полотном, вставленным в раму и висящим на некой воображаемой стене. «Перед обедом. Нанчерроу, 1939 г.». Зеленая лужайка, голубое небо, море, ветер колышет кромку зонта от солнца, тень его лежит на траве. И фигуры людей – одни расположились в шезлонгах, другие сидят по-турецки на клетчатых пледах. В тот момент они все были вместе, беззаботные и счастливые с виду, но каждый – со своими тревогами и опасениями, и у каждого на душе тяжким грузом лежало предчувствие надвигавшейся войны. Понимал ли тогда хоть кто-нибудь из них, какой удар война нанесет по их жизни, как она разъединит и разбросает их по всему свету? Джудит переводила мысленный взор с одного человека из той маленькой компании на другого.

Первый, конечно, Эдвард. Очаровательный баловень судьбы, всеобщий любимец. Мертв. Погиб в битве за Британию, немцы подбили его самолет. Никогда уже не вернется он в Нанчерроу, никогда ему больше не наслаждаться покоем и летним солнцем на лужайке.

Афина. Прилежно трудится над венком из маргариток. Блестящая белокурая голова, обнаженные темно-медовые предплечья. Еще даже не помолвлена с Рупертом Райкрофтом. Теперь ей уже двадцать восемь, а Клементине пошел шестой год, и девочка почти не видела своего отца.